В СПбУТУиЭ состоялся квест «Шушарские вечера»
20.02.201714 февраля 2017 г. в УГК «Пушкинский» был организован квест «Шушарские вечера», посвященный Дню всех влюбленных. Ведущими вечера были несравненная Анастасия Велижанина и очаровательный Денис Кондратьев. За основу квеста взяли известную передачу первого канала «Подмосковные вечера». Участники разделились на 2 команды – «Красные сердечки» и «Синие сердечки».
14 февраля 2017 г. в УГК «Пушкинский» был организован квест «Шушарские вечера», посвященный Дню всех влюбленных. Ведущими вечера были несравненная Анастасия Велижанина и очаровательный Денис Кондратьев. За основу квеста взяли известную передачу первого канала «Подмосковные вечера». Участники разделились на 2 команды – «Красные сердечки» и «Синие сердечки».
Конкурсов было много, но самыми интересными были: «Спина к спине» и «Котоматограф или Синемяу». В первом задании участники с завязанными руками объясняли слова капитанам своих команд, которые им загадывали ведущие. Этот конкурс понравился многим участникам, так как было интересно наблюдать за тем, как ребята пытались изобразить такие вещи как чеснок, чайник, червяк и так далее. В конкурсе «Котоматограф или Синемяу» участникам показывали фрагменты из различных фильмов, где лица актёров были скрыты за масками котиков. Задачей участников было как можно быстрее отгадать, какой фильм показан на картинке.
Вот так весело и дружно студенты нашего Университета отметили День всех влюблённых.
Студентки СПбУТУиЭ Яна Лепихина и Ксения Раевская (фото)
«Подмосковные вечера» как гимн дружбы. Размышления странника (сборник)
Читайте также
В ЗНАК ДРУЖБЫ
В ЗНАК ДРУЖБЫ Где бы ни жил советский писатель: на Урале или в Донбассе — у него одна прописка — Родина, один герой — народ, одна дума — их судьбы. Эти «заботы света» и объединяют рассказы и очерки сборника в единое творческое целое, в произведение о нашем
Подмосковные дни
Подмосковные дни Измена оперативного работника — самое серьезное чрезвычайное происшествие для разведки. У этого, как и у любого другого происшествия, есть причины, причины кроются в людях, люди должны быть наказаны за свои упущения и в назидание другим. Ничто в этой
ПОДМОСКОВНЫЕ ДНИ
ПОДМОСКОВНЫЕ ДНИ Измена оперативного работника— самое серьезное чрезвычайное происшествие для разведки. У этого, как и у любого другого происшествия, есть причины, причины кроются в людях, люди должны быть наказаны за свои упущения и в назидание другим. Ничто в этой
Подмосковные дни
Подмосковные дни Измена оперативного работника — самое серьезное чрезвычайное происшествие для разведки. У этого, как и у любого другого происшествия, есть причины, причины кроются в людях, люди должны быть наказаны за свои упущения и в назидание другим. Ничто в этой
КОДЕКС ДРУЖБЫ
КОДЕКС ДРУЖБЫ Лет двадцать пять тому назад у меня было что-то типа инфаркта. И я попал в больницу к молодому профессору Дато Иоселиани, с которым меня познакомили мои друзья Володя Бураковский (Дато — ученик академика Бураковского) и Женя Примаков. Дато меня вылечил. И по
Подмосковные вечера в Бервике
Подмосковные вечера в Бервике Что бы там ни говорили, британцы – очень гостеприимные ребята. И очень ответственно относятся к приему гостей. Например, те семьи, которые принимали у себя моих так называемых «фермеров», за несколько недель до приезда выясняли по телефону
Соратники без дружбы
Соратники без дружбы Оглядываясь на прошлое, я думаю, что Андрей Андреевич Громыко был человеком во многих отношениях негибким, прямолинейным. Но ведь и система была такова. Будь он другим, не занимал бы столько лет такой пост, не сослужил бы большой службы Стране
«Подмосковные вечера» в Вашингтоне
«Подмосковные вечера» в Вашингтоне Шли годы, я постоянно интересовался судьбой Вана. Говорили, что он тихо живет в своем доме в Техасе. Я надеялся на новую встречу, и она произошла — в 1987 году, когда Рейган пригласил Горбачева в Вашингтон. Я участвовал в той поездке. Как
Ночи подмосковные
Ночи подмосковные Змиевская площадка находилась в красивом сосновом бору, когда-то излюбленном месте дачников. Наш экипаж как раз и разместился в одной из заброшенных дач, совсем рядом с аэродромом, вернее, просто ровным колхозным полем. Никаких специальных сооружений
Гимн Сатанинской Империи, или Боевой Гимн Апокалипсиса
Гимн Сатанинской Империи, или Боевой Гимн Апокалипсиса Слушай: гремят барабаны из тьмы. Барабаны гремят, словно Ада громы. Трубы ревут, пробил черный час, — Сатана явился отмстить за нас! Припев: Зелена и свободой полна Земля, Хватит места на ней для тебя и меня. Не
«Дорога дружбы»
«Дорога дружбы» Освоение просторов нашей Родины продолжалось. В 1958 году я поехал на строительство железной дороги, так называемой тогда «Дороги дружбы», предварительно заключив договор с Театром транспорта, ныне носящим имя Гоголя, на написание пьесы о строителях этой
Хлеб дружбы
Хлеб дружбы Нечего говорить, как важно писателю найти тему, пробуждающую его душевные силы. И это вдвойне важно для писателя молодого. Нередко такая находка определяет его взгляд, его труд на многие годы вперед. А, скажите, может ли не привлекать поэта и художника картина
Уровни дружбы
Уровни дружбы А теперь поговорим на тему, которую ненавидят абсолютно все – школа.Начальные классы я могу описать всего в двух словах – приятное изумление.Я никогда не любил выполнять все эти бессмысленные задания, которые давали нам учителя. Вряд ли вы когда-нибудь
9. Время дружбы
9. Время дружбы Осенью 1832 года Джованнино Боско стал посещать третий класс, так называемую грамматику. Следующие два года учился регулярно в классе гуманистики (1833-34) и риторики (1834-35).Он по-прежнему был отличником, увлекался книгами, отличался исключительной памятью. «В то
Татьянин день отметили по всему Дмитровскому округу
27 янв. 2020 г., 16:19
Вряд ли императрица Елизавета Петровна, подписывая 25 января (12 по старому стилю) 1755 года указ об учреждении Московского университета, предполагала, что и спустя два с половиной века Татьянин день – День российского студенчества — будет отмечаться многими поколениями студентов. Ведь бывших студентов не бывает – и убеленным сединами приятно вспомнить годы вузовской учебы. Это повод позвонить однокашникам, вспомнить преподавателей и веселые студенческие времена. Какой же праздник без танцев! Молодежная дискотека прошла накануне праздника, 24 января, в Центре культурного развития «Яхромский». Присутствующие повеселились от души!
В тот же день состоялся праздничный концерт и в поселке Деденево. Зал был полон зрителей – собрались все те, кто хотел хорошо провести время, посмотрев музыкальную программу, которую подготовили для зрителей солисты и творческие коллективы Центра культурного развития поселка Деденево: Ксения Жарова, Алена Скульдитская, София Бартоломей, Прохор Хохулин, студия классической хореографии «VENUS», студия современного танца «X-STYLE», студия вокала «VOCALETO», солисты ансамбля «Незабудки». Репертуар выступающих артистов порадовал зрителей разных возрастов, присутствовавших в зале.
Студенты – люди творческие и находчивые. Это доказала интеллектуально-развлекательная программа «Подмосковные вечера» по мотивам популярной телевизионной телепередачи, которая прошла 25 января в Центре культурного развития «Некрасовский». Проведение этой игры уже стало доброй традицией центра. Каждый год организаторы делают её более интересной, зрелищной, добавляя новые задания и головоломки. В этот раз игра состояла из 6 раундов: «Котомотограф», «Двигай скорее или ба-бах», «Не надо ля-ля», «Тип-топ», «Бездушный вокал», «Спина к спине». В каждом раунде участникам необходимо было проявить свои лидерские качества, стремление к победе, сообразительность, скорость и чувство юмора. «Подмосковные вечера» — это игра, которая способствует сплочению всех участников команды, прошла в этот вечер в легкой и непринужденной обстановке. Весело было всем!
Молодежном центре «Синьково» (село Семеновское) День студентов тоже отпраздновали тематической конкурсной программой, в которой ребята с удовольствием приняли самое активное участие. Завершился праздник дискотекой. Двумя днями ранее посетители молодежного отдела «Синьково» (поселок Автополигон) смогли окунуться в атмосферу студенчества благодаря тематической дискотеке «День студента». Интересные конкурсы, подвижные игры и зажигательные танцы, песни никого не оставили равнодушными.
25 января – это еще и Татьянин день – именины огромного числа прекрасных женщин. Примечательно, что никакие другие именины не отмечаются так пышно и массово, как Татьянин день. Скорее всего, своей популярностью дата обязана шумным и веселым студентам. Сысоевская библиотека не смогла остаться в стороне и решила поздравить всех Татьян книжной выставкой «Ужель та самая Татьяна?!». В экспозиции представлены произведения известных писательниц с этим прекрасным именем, которые оставили свой след в литературе: Поляковой, Толстой, Устиновой, Соломатиной, Трониной, Потаповой, Веденской. Сотрудники библиотеки постарались кратко рассказать о каждой из них. Книги, представленные на выставке, найдут своих читателей.
24 января ко Дню студента ученица Детской школы искусств «Озерецкое» Нежданна Цветкова дала концерт в лечебно-реабилитационном клиническом центре Министерства обороны Российской Федерации для ветеранов Великой отечественной войны, ветеранов горячих точек, а также солдат срочной службы. Нежданна поздравила всех присутствующих в зале со студенческим праздником.
Мы присоединяемся к поздравлениям и желаем студентам всех возрастов, чтоб все в их жизни было на «пять»!
Источник: http://in-dmitrov.ru/novosti/obschestvo/tatyanin-den-otmetili-po-vsemu-dmitrovskomu-okrugu
Глава 5 — Узоры русского танца (Чайковская Е. А.)
Танцы на льду совершенствуются беспрерывно. Об этом я говорю на всех страницах книги, и это объяснимо, потому что реформы всякий раз касаются разных сторон танцев на льду. Но, пожалуй, главным нововведением за эти годы было включение в программу соревнований оригинального танца.
Нас очень порадовало появление совершенно нового танца, нового по своим принципиальным требованиям и создающего одновременно условия для новых творческих достижений.
Обязательные танцы всегда были английскими. Названия у них были разные, движения и рисунки разные, музыка, естественно, тоже была разной, но изобретатели одни — англичане. И получилось так, что редкий танец — за исключением, быть может, пасодобля, соответствует своему названию,
В главе об обязательных танцах я рассказывала о наших трудностях при освоении обязательных танцев. То, что мы были не согласны с трактовкой многих танцев, с их конструкцией, отнюдь не мешало нам настойчиво изучать, тренировать их: без этого победа была невозможна. Но свое мнение при этом мы высказывали не раз…
И в этом мы были не одиноки. Критика обязательных танцев нарастала с каждым днем, все видели, что они начинают уже задерживать развитие танцев на льду. Не случайно, что именно здесь произошли первые изменения.
Процесс сокращения программы обязательных танцев почти завершен: их осталось только девять и разбиты они на три группы. Дальнейшие изменения здесь мне видятся в шлифовании рисунка оставшихся танцев, в уточнении их конструкции.
От каких танцев отказались мы за последнее время? Например, от «Европейского вальса». Даже само название этого вальса непонятно ни спортсменам, ни знатокам танцев. Для любого из нас европейские вальсы — это прежде всего вальсы Штрауса. Но ведь в обязательной программе существует специальный «Венский вальс».
О «портрете» «Европейского вальса» ничего нельзя сказать. Ни одной запоминающейся черты. Ни одной оригинальной композиционной находки. Ни одного своего технического элемента. Размеренные повороты, плавное, ритмически правильное скольжение — вот, пожалуй, и все, что характерно для него. Смотришь, смотришь, и никак не поймешь замысла тех, кто его создал, внутренней его сущности. Да она, вероятно, и создателям его была не ясна. Только этим и можно было объяснить появление на свет столь безликого произведения.
Теперь этого вальса в программе обязательных танцев на крупных официальных соревнованиях больше нет, как нет и «Американского вальса», который мало чем отличался от других вальсов, и «Роккер-фокстрота»…
Но одним сокращением программы обязательных танцев невозможно было ограничить предпринятые реформы. И вот в канун Олимпиады в Гренобле танцоры получили от технического комитета по танцам на льду Международного союза конькобежцев специальное задание. В дни Олимпийских игр сильнейшие из них должны были показать членам Международного олимпийского комитета танцевальную программу, которая включала бы в себя, кроме произвольных танцев, и оригинальные. Это было вызвано тем, что танцы на льду усердно пробивают себе дорогу на зимние олимпиады, и выступление перед членами МОК носило агитационно-пропагандистский характер.
Правила новых оригинальных танцев были четко оговорены: это в принципе те же обязательные танцы, но созданные самими спортсменами. Все внешние признаки обязательных танцев должны быть соблюдены, но фигуристы могли выбрать себе танец по душе, и музыку к нему найти свою, и движения изобрести или использовать такие, какие диктуются характером танца.
Появление оригинального танца не является каким-то открытием в фигурном катании. Я имею в виду принципиальный подход к конструкции обязательной программы. Ибо уже существовала обязательная программа в парном катании. Там тоже были обусловлены рамки: фигуристы должны выполнить заданный набор элементов, но под произвольную музыку (ограниченную во времени) и произвольно распределив их. И вот ограниченные даже строгими рамками спортивные пары начали создавать великолепные миниатюры. И сразу прибавилось число зрителей на трибунах и возрос интерес к «обязаловке».
Я горячо взялась за постановку первого нашего оригинального танца. После долгих размышлений о музыке, о характере танца решила остановиться на вальсе. На русском вальсе. А еще точнее — на «Березке».
Почему именно на вальсе?
Да, наверное, потому, что, как я уже говорила, вальсы в обязательной программе выглядели однотипными, неинтересными, безликими. И мне вместе с моими учениками хотелось создать новый вальс — настоящий, чисто русский. Нам хотелось подчеркнуть особый лиризм, свойственный русскому вальсу, создать образ в ледовом танце идентичный тому, который живет в нашем народе в связи с березкой.
Вальс «Березка» был для нас именно той музыкой, которая позволяла находить новые па, новые движения. Он создавал у нас настроение, и мы не сомневались, что сумеем заразить этим настроением и зрителей и судей (в 1968 году происходила первая демонстрация оригинальных танцев, а испытание их было назначено через год, на состязаниях следующего сезона).
С чего начать при постановке оригинального танца? Этого мы еще точно не знали.
Перед постановщиком оригинального танца стоит, в частности, и такая задача: высчитать, на сколько примерно тактов могут быть положены шаги танца, чтобы фигуристы смогли пройти замкнутый круг и начать новую серию. Тут могут быть разные решения. Если рисунок танца располагается близко к центру катка и не захватывает углов площадки, количество тактов меньше, чем в том случае, когда рисунок размашист и лежит «от границы до границы» катка.
Как же решали эту задачу постановщики классических обязательных танцев? Мы принялись за исследование. Скажем, за сколько тактов в том же «Венском вальсе» или «Звездном» (в первом рисунок короче, во втором длиннее) замыкается круг, или одна серия танца, И тут выяснилось удивительнейшее: музыкальные предложения «Венского вальса» (или его музыкальная мысль) составляют 16 тактов, а в одной законченной серии, замкнутом круге,— 20 тактов. В «Звездном вальсе» эти данные выглядят соответственно так — 34 и 32.
К чему приводит это несоответствие? Или ничего страшного в этом нет?
Я ставлю себя на место обычного танцора на льду: действительно, к чему приводит несоответствие в рисунке танца и музыкальной мысли?
Мы и раньше замечали, да не придавали особого значения (времени не было задуматься и все проанализировать), что начала второй и третьей серий почти во всех обязательных танцах не попадают в начало музыкальной фразы. Мы пытались подбирать вступительные шаги, с которых начинается танец, высчитывать их количество, чтобы все-таки и во второй и в третьей сериях попадать в их начало. Не получалось. И вот теперь мы, наконец, поняли, почему это так.
Оказывается, танец составлялся не под музыку. Авторы данных двух вальсов, равно как и остальных обязательных танцев, просто составляли набор движений: где круг заканчивался, там и заканчивалась серия или весь танец — независимо от того, попадало это в музыку или нет. Причем сдвиг обычно получается чрезвычайно грубый. Начало второй серии, скажем, попадает — и очень часто — на два последних такта предыдущей музыкальной фразы. Или, наоборот, начинается с большим опозданием по отношению к музыкальной фразе. Словом, ритмическая канва сама по себе сохраняется, поскольку вся музыка того или иного обязательного танца написана в определенном размере, но музыкальность танца в целом совершенно исчезает.
Более того, в «Роккер-фокстроте», от которого ныне отказались, танго и некоторых других танцах спортсмены вообще начинали серию даже не на ударный счет.
И как здесь не вспомнить слова Михаила Фокина: «Против чего я боролся, когда начинал свою карьеру балетмейстера?
Против бездушной механики.
Против чего я теперь? Против бездушной механики.
Что, по моему мнению, задерживало развитие танца?.
То, что танцевали его под плохую музыку, музыку аккомпанирующую…»
Бездушная механика была налицо и в наших обязательных танцах, да еще усиливалась неправильным использованием музыки. Главная посылка постановщиков была неверной, поскольку шли они не от музыки, а от механики, от набора движений.
Поняв, в чем суть ошибок прежних постановщиков обязательных танцев, мы решили создать законченную миниатюру, которая полностью бы соответствовала и музыкальной конструкции танца, музыкальной фразе. «Березка» должна отвечать самым строгим требованиям, иначе нет смысла затевать ее постановку.
Итак, мы принимаемся за работу. Сначала за музыку. Как всегда, десятки раз я прослушиваю «Березку», пока она не становится абсолютно своей (параллельно привыкают к вальсу и Пахомова с Горшковым). Затем начинается та предварительная композиционная—пока чисто музыкальная — работа, без которой невозможно приняться за постановку. У нас мало еще специалистов, которые понимали бы нас, тренеров, с полуслова, когда речь идет о музыкальных программах. Почти все приходится делать самим, оставляя звукооператорам только завершающую часть работы.
Когда мы высчитали количество тактов в первом музыкальном предложении, их оказалось слишком мало для того, чтобы пройти целый круг по катку. Пахомова и Горшков успевали проскользить только половину площадки. Тогда мы взяли вторую — тоже законченную— музыкальную тему. И у нас получилась одна серия танца, состоящая из двух цельных, завершенных музыкальных тем. Расчет здесь был таков — 32 такта.
Музыка для первой серии шагов готова. Можно, конечно, облегчить себе дальнейшую работу и просто взять да повторить эту серию трижды. Многие танцоры сейчас так и делают. Но появляется монотонность, однообразие. Это противопоказано «Березке».
И мы берем третью и четвертую музыкальную темы нашего вальса и создаем из них вторую серию танца. Само по себе это музыкальное разнообразие заставляло и движения воспринимать по-иному. И, наконец, для третьей серии оригинального танца мы вернули первую тему (только в несколько ином виде), а вторую составную часть оставили такой, какой она и была в первой серии. В конце — замедление, естественный музыкальный уход, который использован нами для закономерного, продиктованного логикой финала.
Все серии шагов начинались и заканчивались вместе с началом и завершением музыкального предложения. Именно это, прежде всего, отличало «Березку» от всех других оригинальных и обязательных танцев. Не могу утверждать, что ее технические и постановочные приемы были сразу поняты и оценены. И все же «Березка» сделала свое дело.
Первый наш оригинальный танец был показан в Гренобле и получил высокую оценку специалистов. Мы усовершенствовали «Березку» и показали ее на первых официальных выступлениях. В 1969 году танец был продемонстрирован на чемпионате СССР, на чемпионатах Европы и мира. Он имел успех и здесь. В Колорадо-Спрингс, где состоялся чемпионат мира, один из судей дал Пахомовой и Горшкову за этот танец самую высокую оценку, что при наличии тогдашних чемпионов мира Д. Таулер и Б. Форда выглядело весьма обнадеживающе.
Ставя «Березку», мы думали и о том, что настанет время, когда в списке обязательных танцев появится и «Русский вальс». Разве не может случиться так, что какие-нибудь оригинальные танцы — если они получатся удачно — будут предложены для исполнения и всем другим фигуристам? ,
Наша мечта пока не осуществилась. Развитие оригинальных танцев пошло по несколько иному пути. И все же меня не оставляет уверенность в том, что эволюция танцев на льду приведет их и к такому варианту, когда наиболее удачные оригинальные танцы на какое-то время станут обязательными для всех. Тогда можно будет, легко сравнить выступающие пары, посмотреть, насколько быстро и глубоко смогут они осваивать технические находки своих коллег.
Только два года танцоры могли выбирать для себя те танцы, которые им больше импонировали. Уже в сезоне 1971 года для всех пар был определен один и тот же танец. Такое решение можно понять: судьям хотелось сравнивать не вальс с полькой, или румбу с танго, а танцы одного и того же характера, одного и того же музыкального ритма. Конечно, установление для всех приблизительно одинаковых канонов несколько затрудняло иным парам задачу, но для нас оно даже было неким стимулирующим фактором.
В 1970 году мы остановили свой выбор на фокстроте. Фокстротов в мире много. Популярных и не очень популярных. С запоминающимися мелодиями и без таковых. На каком остановиться? Поиски были трудными, потому что к этому времени ушли с арены Таулер и Форд и нас считали главными претендентами на чемпионский титул. Но бороться за высшее звание мы могли только с помощью новинок, поворотов темы? неизвестных до нас. Мы знали, что легкого пути к первому месту не будет: хотя некоторым специалистам казалось, что для Пахомовой и Горшкова, успевших завоевать серебряные медали, золотые уже обеспечены. Дальнейший ход событий подтвердил наши опасения. То, что программы наши были сделаны с большим запасом технической и — если можно так сказать — постановочной сложности, новизны, помогло в конце концов выйти вперед. :
Тема фокстрота была найдена неожиданно. Мы услышали оригинальную обработку всемирно известной песни «Подмосковные вечера», где вместо ритма вальса — появился ритм фокстрота. Музыка была жизнерадостной, ритмически острой, энергичной.
Изучив музыку, мы решили создать танец, в котором двое современных, энергичных, радостных молодых людей, мчатся вперед к своей ясной цели.
Технические решения были найдены сравнительно быстро: к этому времени пара уже полностью созрела для крупных и серьезных работ. Былого неравенства партнеров почти не ощущалось.
«Подмосковные вечера» — танец очень сложный, построенный на чрезвычайно быстрых, но в то же время очень широких движениях, которые требовали большого технического мастерства от исполнителей. Каждая серия снова состояла из двух музыкальных тем, заканчивающихся естественно.
В этом танце, на мой взгляд, найдены два удачных момента, которые неизменно вызывали аплодисменты у публики и высокие оценки у судей. Вот они, эти моменты.
Спортсмены спина к спине, взявшись за руки, двигались сначала влево, затем вправо, как бы прогуливаясь. (Позиция, в которой они находились спиной к спине, у нас называется «вензель».) После этого танцоры резко меняли направление и входили в сложнейшие повороты, которые исполнялись на одной ноге махом другой ноги. Исполнялись они из позиции лицом друг к другу. Партнерша начинала поворот спиной к направлению движения, партнер — лицом.
Сделав один оборот, Пахомова и Горшков снова попадали в исходную позицию. И через один шаг поворот повторялся. Только теперь он был модифицирован: партнерша делала уже полтора оборота и выходила вперед, меняя позицию и становясь уже в позиции «килиан» рядом с партнером.
После этого был высокий мах ногой у обоих партнеров, исполнялось «чоктау». Танцоры приближались к судьям и беговыми шагами уходили обратно в поле. Следовавший за этим «моухок» снова приближал Пахомову и Горшкова к судьям, и снова они уходили в поле, как бы давая возможность арбитрам рассмотреть себя крупным и средним планом,
Несколько беговых шагов. Крохотная задержка в пути, как бы возвещающая о том, что серия закончена. И все начинается сначала.
«Подмосковные вечера» были впервые показаны на первенстве общества «Динамо». Мы всегда первую демонстрацию новых танцев, новых программ устраиваем на чемпионате своего общества. Почти каждый год он проходит в Куйбышевском дворце спорта, где зрители нас хорошо знают. Куйбышевский зритель «Подмосковные вечера» принял очень хорошо. И на чемпионата СССР Пахомова и Горшков исполнили свой фокстрот уверенно, я бы даже сказала, с большим запасом прочности. Стремительные повороты в середине танца повторялись под аплодисменты.
И вот чемпионат Европы в Ленинграде. Я не стану рассказывать о том, как проходила здесь борьба, отмечу лишь что все арбитры отдали свои голоса моим ученикам и они стали чемпионами Европы. «Подмосковные вечера» сыграли в этом важнейшую роль. Не надо забывать, что оценка за оригинальный танец имела в то время коэффициент 2, и Пахомова с Горшковым сразу же сильно увеличили разрыв между собой и западногерманской парой Бук — Бук. Произвольный танец довершил удачно начатое выступление.
Признаться откровенно, предвидя, что в Любляне, где проходил чемпионат мира, будет очень жесткая борьба с американцами Д. Швомейер — Д. Сладки, все-таки не думала, что осечка произойдет в оригинальном танце. Конечно, американские танцоры шли ва-банк, и длительная психологическая подготовка и заявления о том, что Швомейер — Сладки собираются уходить из любительского спорта, сделали свое дело. Но мы сами должны были показывать лучшие образцы во всех обязательных танцах и оригинальном, прежде чем пустить в ход главное свое оружие — произвольную программу.
Не получилось. Вполне возможно, что мои ученики в глубине души уже сочли, что золотые медали чемпионов мира им обеспечены, а я не смогла до конца настроить спортсменов на полную выкладку сил (хотя в эти дни сами мы не раз говорили о том, что с американцами бороться трудно, что требуется максимальная собранность). После трех обязательных танцев Пахомова и Горшков лишь на «полкорпуса» опережали Швомейер — Сладки, а после оригинального танца уже проигрывали им, Пусть самую, малость, но проигрывали.
Что же случилось?
Типичный психологический сбой. После двух обязательных танцев был перерыв, только на следующий день исполнялись третий танец и оригинальный. Горшков — натура легко возбудимая — внешне выглядел, как обычно. Но перед выходом на старт оригинального танца все говорил и говорил — то ли обращаясь к Миле, то ли к самому себе: «Ну, мы им сейчас покажем! Ну, мы им сейчас покажем!»
И показал… Трижды на одном и том же месте — на самых эффектных наших поворотах — у Горшкова происходил сбой. Пахомова заметить это даже не могла,— ведь после второго поворота она все три серии была чуть-чуть впереди и оглядываться не имела права.
Вот какая у спортсменов судьба. Готовятся весь год. Придумывают новые элементы. И одна-единственная неполадка может поставить под угрозу все твои труды.
Для нас это был серьезный урок. Победив в заключительный день в произвольном катании, Пахомова и Горшков стали первыми советскими танцорами — чемпионами мира. Но выводы мы сделали. Выводы, связанные и с психологией борьбы, и с сугубо техническими деталями.
Это только со стороны кажется, что фигурист импровизирует— или может импровизировать — во время своего танца. На самом деле все движения заучены намертво, до автоматического их исполнения. Только доведя свои движения до такой степени заученности, можно подумать и о том, чтобы сыграть где-то на публику, проявить свой артистизм. У Саши движения действительно были отшлифованы до полного блеска. Но когда борьба развернулась нешуточная, не сработала «энная» психологическая деталь. Плохо выполнив поворот в первый раз, он начал заранее готовиться ко второму. И эта раздвоенность сознания, этот дополнительный самоконтроль, в котором не было никакой нужды и который мог принести только вред, вызвал второй сбой в повороте. Третья накладка была логическим продолжением второй.
В дальнейших тренировках это было учтено, и степень надежности при исполнении наших танцев еще более повысилась. Это, кстати, подтвердили и старты 1971 года, когда в самой напряженной борьбе, исход которой трудно было вообще предугадать, Пахомова и Горшков выполнили все свои танцы идеально, не допустив ни одной, даже самой крошечной, помарки.
Как я уже сказала, к сезону 1971 года правила соревнований применительно к оригинальным танцам снова изменились. Теперь для всех танцоров технический комитет ИСУ назначил для исполнения польку. Для нас этот танец был новым. Американцы же, к примеру, исполняли польку в качестве оригинального танца уже три года. Несомненно, это мы должны были учитывать.
Только успели мы возвратиться с чемпионата мира, как позвонил ко мне московский композитор Владимир Блок. До этого мы не были с ним знакомы, по телефону он предложил встретиться и послушать музыку, которая, с его точки зрения, могла бы подойти Пахомо-вой и Горшкову. Встретились мы не сразу. Прошло несколько недель, в течение которых мы развивали свои поиски польки. И вот Владимир Блок играет для нас, и оказывается, что среди его новых произведений есть столь необходимая нам полька.
Полька В. Блока понравилась сразу. Потом он открыл нам секрет: оказывается, он написал ее под впечатлением выступлений Пахомовой и Горшкова, заранее как бы примеряя ее к ним.
Мы остановили свой выбор именно на этой польке и не ошиблись, она была не шаблонной, достаточно гибкой и разнообразной и подсказала нам впоследствии несколько оригинальных ходов. К игривости и легкости этой польке надо было иметь еще и современный характер исполнения. Электроинструменты в составе оркестра и придали мелодии современный колорит, и это тоже очень импонировало нам.
Я не описываю сам процесс создания оригинального танца — о главных принципах работы я говорила. Полька, естественно, вся была построена на чисто полечных движениях. Было нелегким трудом создавать колорит этого танца на льду, поскольку правилами оригинальных танцев прыжки и подпрыжки запрещены, а полечный ход всегда содержит в себе маленький отрыв от земли. И мы стремились этот характер движений передать быстрой сменой ног и быстрой сменой направления движений, а также резким сгибанием и разгибанием колена свободной ноги. Получалось так, как будто танцоры перепрыгивают с одной ноги на другую. Словом, и характер танца сохранили и запрещенных элементов избежали.
В польке, с которой мы выступали на чемпионатах 1971 года и завоевали второй раз звание чемпионов мира, использовались уже ранее изобретенные нами некоторые технические приемы. Она была построена на быстрых поворотах партнерши, которая меняла направление движения на выездах из поворота. Этим как бы восполнялся пробел, созданный запрещением в оригинальных танцах таких необходимых для обычной польки подъемов (поддержек).
Полька, сочиненная для другой моей пары, — Жарковой и Карпоносова, была менее эксцентричной, чем у Пахомовой. У этих танцоров движения были более мягкими, лишенные той стилистической заостренности, которая характерна для танца чемпионов.
■Ив этом танце все построено на полечных шагах. Были использованы «шассе», короткие синхронные махи ногами, синкопированные шаги. Полька у Жарковой— Карпоносова делилась в каждой серии на две части. Каждая серия состояла из двух музыкальных тем, отличных друг от друга по настроению. Исходя из этого и был построен танец. Первая часть — игривая легкая полька. Вторая часть — с привнесением лирического танцевального мотива. Вообще для меня стала привычной форма, когда первая и третья серии оригинального танца исполняются под одну и ту же музыкальную тему (иногда в третьей серии эта тема может быть проведена в другой тональности, но тема сохраняется). Для второй серии избирается другая тема. И так я делаю для каждой своей танцевальной пары, чтобы танец выглядел при всех его ограничениях как можно разнообразнее.
К сожалению, практика свидетельствует, что есть и другой подход к танцам. Встречаются еще пары, которые не считают никаких тактов и думают о том, как бы только разместить по кругу свои элементы. Конечно, не все разберутся в постановочных недостатках такого далеко не оригинального танца. Но если мы хотим, чтобы развитие танцев шло вперед, надо учиться грамоте и на деле показывать пример зарубежным танцорам, утверждая те позиции, которые уже завоеваны нашими лучшими парами.
Несколько лучше выглядят трехкратные повторы музыкальных серий. Конечно, это грамотней и как первый шаг можно приветствовать.
Я подчеркиваю, что разнообразие тем при комплектовании музыки для оригинального танца требует абсолютной точности. Надо скрупулезно, безошибочно высчитать количество тактов, ибо не всегда следующая тема в музыкальной пьесе будет соответствовать по количеству тактов предыдущей. Точность необходима, поскольку потеря ее ведет к несоответствию движений и музыки.
На очереди самба —танец 1972 года. Самба прежде входила в число обязательных танцев, которые надо было (по жребию) исполнять на соревнованиях. Потом ее исключили вообще. Теперь самба возвратилась к нам, но уже в качестве оригинального танца. В этом новом выходе самбы на арену я вижу добрые симптомы. Значит, не исключено, что и другие обязательные танцы станут со временем темой «домашнего задания». Значит, лучшие из них смогут попасть в число новых обязательных танцев, отвечающих всем правилам искусства.
Самбу знают у нас плохо. Если полька и фокстрот известны давно и хорошо, то летом и осенью 1971 года пришлось работать с танцем, который требовал уже специального изучения. Надо было обращаться к первоисточникам. Мы просматривали кинофильмы, изучали фотоснимки с исполнителями самбы, расспрашивали специалистов и тех, кто видел, как танцуют настоящую бразильскую самбу, Это была довольно сложная подготовительная работа, поскольку, как выяснилось, точных и достаточно глубоких рекомендаций дать нам почти никто не мог.
И потом перед нами встала дилемма: взять для своего танца чисто народную, бразильскую самбу, со всей ее самобытностью, или остановиться на стилизованном варианте, который был ближе нам — на самбе, исполняемой танцорами на полу. Конечно, при втором варианте мы получали в свое распоряжение набор довольно эффектных элементов, прародителями которых были движения народного танца. Мы раздумывали недолго и остановились на чисто народных движениях самбы: они больше говорили уму и сердцу, И помимо всего, мы помнили печальный опыт создания обязательных танцев.
Характер движений, как и во всех предыдущих случаях, нам подсказала музыка. В нашем распоряжении было много пластинок с самбами, которые наигрывались различными по манере исполнения и темпераменту оркестрами. Но мы старались отобрать музыку, которая была бы малоизвестной и в то же время запоминалась сразу и навсегда.
Первый вариант самбы, на котором остановились, мы скоро забраковали, когда стали чаще слышать ее, и не только по радио, но и на катке. «Дублер» оказался и свежее, и ярче. И обладал одним незаменимым качеством— это была самба народная, исполнявшаяся на одном из последних карнавалов в Рио-де-Жанейро и получившая там специальную премию. (Три пластинки с записями подлинных народных бразильских самб мне привез муж, побывавший в Бразилии на чемпионате мира по баскетболу среди женщин.) . Я слушала эту музыку. Потом сидела в тишине и контролировала свое собственное восприятие. Так, впрочем; слушаешь почти все варианты музыки, но, когда остаются самые вероятные, тут уж контролируешь себя сверхвнимательно. Ибо окончательный выбор музыки — это и выбор будущего танца, и предварительная заявка на будущий результат. Самба, привезенная из Бразилии вышла победительницей в нашем внутреннем конкурсе.
Пожалуй, уже во время прослушивания музыки начинается в уме процесс, который можно назвать творчеством постановщика. Еще бегло, на ходу, не вдумываясь ни в одно движение, я как бы переношу их на лед. Это начало очень сложной работы, потому что перенос движения из одной среды в другую легко может привести к тому, что оно потеряет свой характер.
За последние годы я видела сравнительно мало естественных переносов движения из танцев на полу в танцы на льду. У зарубежных исполнителей лучше всего справились с этим Джуди Швомейер и Джон Сладки. Они, вероятно, при этом хорошо понимали свои сценические возможности, и польку, которую показывали несколько лет подряд, сделали гротесково, с комическим оттенком. Швомейер и Сладки сумели передать характер польки — ее игривость, беззаботность. Каждое движение было заострено, каждое движение было чуть-чуть больше, чем нужно, подчеркнуто. И это тоже был постановочный ход, имевший целью подчеркнуть гротесковость всего танца. Словом, полька у американских чемпионов и наших основных соперников была удивительно созвучной их внешним данным.
На создание оригинальных танцев, естественно, тратится меньше времени, чем на постановку произвольной программы. Но это вовсе не значит, что мы мало над ним работали. Мы шлифуем этот танец много-много месяцев, реконструируя и улучшая уже в ходе тренировок, а иногда даже и после состязаний.
Мы всегда стараемся (это относится и к моей работе с чемпионами мира, и с парой Жаркова — Карпоносов, и совсем юными танцорами) в оригинальном танце избегать уже использовавшихся кем-нибудь движений, в особенности, если они хорошо известны по «обязательному стандарту». Иногда бывало так, что оригинальный танец уже сделан, но при внимательном просмотре мы замечали, что какое-то движение напоминает, скажем, «моухок» из «Роккер-фокстрота» (так случилось с одним из первых вариантов польки Пахомовой и Горшкова).. Мы немедленно начинали искать новые движения — и всегда находили их.
Заканчивая эту главу, хочу еще раз сказать, что положено лишь начало увлекательнейшему процессу, связанному с созданием оригинальных танцев. Впереди много новых постановок, интересных танцев. И я думаю, что наступит — не так уж долго осталось ждать — тот час, когда все танцоры мира будут иметь в качестве обязательных танцев и «Русский вальс», и «Русскую кадриль».
Музыкальные конкурсы — свадебная статья, 08 октября 2009
«Какая свадьба без баяна?» — такой вопрос еще совсем недавно задавала нам известная песня. Ответ напрашивался сам собой: без баяна — не свадьба! Но это — пусть недавнее, однако прошлое. С появлением музыкальных центров, синтезаторов и караоке о баянах вспоминают все реже. Предложение «давайте споем!» может быть встречено совершенно без энтузиазма, а вот провокационное: кто больше, кто лучше, кто быстрее — равнодушными гостей, оставит вряд ли
Лучшая танцевальная пара.
Приглашаются на танцпол пары. Для каждой пары на пол стелятся листы газеты одинакового размера. Участники встают на газету и танцуют под музыку не сходя с газеты. Через минуту газета сворачивается пополам, тем самым уменьшая площадь для танцующих. И так далее. Кто не удержится на газете и сойдет с нее — выбывает. Выигрывает последняя оставшаяся пара.
Песни.
Тексты песен для этой игры можно посмотреть в разделе «Застольные песни» Соревнования любителей песни. Встаем в круг, лицами друг к другу. Ведущий начинает песню, поет или говорит один куплет. Следующий игрок продолжает куплет другой песни, без паузы между ними. УСЛОВИЕ. Все последующие куплеты должны содержать хотя бы одно слово из предыдущей песни. Как только первый игрок кончил петь первый куплет, следующую песню, без паузы, подхватывает находящийся справа от него игрок.
А давайте споём?
Ведущий предлагает спеть всем вместе, хором. Для начала — песню, которую, наверное, знают все: «Подмосковные вечера» или «Голубой вагон». По первому хлопку ведущего все громко начинают петь, по второму хлопку — пение продолжается, но только мысленно, про себя, по третьему хлопку — вновь поют вслух. И. так несколько раз, пока кто-нибудь не собьется. Тот, кто ошибается, выходит вперед и предлагает всем спеть какую-либо другую широко известную песню. Так повторяется несколько раз. Ведущий может помочь всем остальным, дирижируя сводным хором, особенно в те моменты, когда участники поют мысленно.
Настоящий мужчина.
Hа медленный танец приглашаем настоящих мужчин. Выберите себе красивых женщин. Красота — великая сила. А теперь возьмите своих женщин на руки и удержите их до конца танца.
Танцевальный конкурс.
Гости разбиваются на пары и начинают танцевать. Ведущая командует: левое плечо к левому плечу, правое плечо к правому плечу, левая щека к левой щеке, правая щека к правой щеке, левое ухо к левому уху, правое ухо к правому уху, правая нога к правой ноге, левая нога к левой ноге, лоб ко лбу, спина к спине, нос к носу. Выигрывает пара, которая точнее всех выполняла команды ведущей.
Танцы народов мира.
В игре участвуют 2 команды по 4 человека в каждой. Им выдаётся реквизит: простыни, ласты, шляпы и т.д. Звучат фонограммы известных танцев: «Сиртаки», «Лезгинка», «Цыганочка», а участники, используя реквизит, исполняют танец. Побеждает самая находчивая и творческая команда.
Тройка, четверка
Желающие потанцевать выходят на специально отведенную под танцы площадку и некоторое время просто танцуют. Через несколько минут ведущий дает команду: «Тройки!» Это значит, что танцующие должны быстро разбиться на тройки и некоторое время потанцевать так. Те, кому это удается, потанцевав немного, могут покинуть площадку. Оставшиеся в игре продолжают танцевать до тех пор, пока ведущий не даст команду: «Четверки!» Участники игры делятся по четыре и танцуют. Те, кому это удается, также покидают площадку. Игра длится до тех пор, пока не останется двое-трое человек. Их и объявляют победителями. Как: видишь, подвох заключается в том, что в этой игре выигрывают те, кто не справляется с заданием.
В подготовке материалов принимала участие кавер шоу группа «Дети Цветов»
ДМИТРИЙ ВОРОБЬЕВ — ПЕРЕВОДЧИК | Петербургский театральный журнал (Официальный сайт)
Л. Улицкая. «Даниэль Штайн, переводчик». Санкт-Петербургский театр на Васильевском.
Автор инсценировки и режиссер Анджей Бубень, сценография и костюмы Елены Дмитраковой
«Даниэль Штайн» Людмилы Улицкой — очень нужная книга. Я бы выпустила ее в серии «Пламенные революционеры» и давала читать старшеклассникам, чтобы росли хорошими и честными людьми. Или в серии «Подвиг», куда бы вошел «Подвиг разведчика», все книги Чарской (ведь подвиг может быть и духовным), туда же «Сквозную линию» той же Улицкой (тема — врать нехорошо, надо говорить только правду), туда же «Тимура и его команду» Гайдара, «Овода» и многие другие.
«Даниэль Штайн» — повествование, составленное по документам и письмам разных людей, знавших еврея из Польши Даниэля Штайна, чья жизнь действительно целая поэма: он пережил гетто, службу в гестапо, монашество, стал католическим священником.
На первый взгляд кажется, что книга публицистична и нетеатральна. Но впечатление обманчиво, она насквозь театральна. Как в тюзовском спектакле, выходят из темноты герои со своими историями и снова уходят. Это такие «имена на поверке» или «зримая песня жизни».
Даниэль на страницах книги время от времени проводит занятия со школьниками. Это очень трогательно, как бы и с нами занятие. Мне при чтении романа почему-то вспомнился памятник 30-летию комсомола в Екатерингофском парке: как будто Даниэль Штайн со своими прихожанами… Вот он впереди в виде Олега Кошевого. К нему склонилась Ульяна Громова — Хильда и т. д. Я думаю, в начале книги можно было бы дать изображение этого памятника в овальной рамке как графическую заставку. (В романе соединяются эстетика «Молодой гвардии» и интонация «Дневника Анны Франк».)
А какой бы фильм вышел! Ничуть не хуже, чем «Щит и меч». Особенно живо я представила сцену в гестапо: «Даниэль: „Господин начальник, вы мне обещали, что дадите возможность застрелиться“. Офицер: „Дитер, вы толковый и смелый молодой человек. Дважды вам удалось избежать смерти. Может быть, вам повезет и в этот раз“. Я протянул ему руку и сказал: „Благодарю вас, господин начальник“. Он помедлил, потом пожал руку, повернулся и ушел». Представляете эту сцену, ну, например, в исполнении актеров Олялина и Кадочникова. Ну, прямо стоит перед глазами. Очень художественно. До слез.
«Перевод» — соединение людей, невзирая на конфессию, цвет кожи, национальность и жизненный статус, — благородная тема этой книги и любимая тема Людмилы Улицкой.
Да что это я все о романе. Анджей Бубень спрессовал его и создал единую театральную материю, отправил на заслуженный отдых интеллигентские восторги, и получился очень хороший спектакль с выдающимися, прямо скажем, актерскими работами. Режиссер тоже оказался отличным «переводчиком» литературной основы.
На сцену выезжают по маленьким рельсам гигантские фигуры в плащах, напоминающие «Слепых» Брейгеля. Вокруг песок и камни дорог-тропинок. Песок — одна из главных составляющих почвы на Святой земле, где все и происходит, но тут песок черный, как уголь… Из плащей-коконов вылезают люди и строят свои «домики» на песке. Это странные конструкции, металлические или деревянные, рядом с которыми каждый делает дело своей жизни. Эва Манукян (Татьяна Калашникова) прихорашивается. Ее мать, коммунистка Рита Ковач (Наталья Кутасова) поет революционные песни. Гершон Шимес (Михаил Николаев) молится. Православный священник Ефим Довитас (Артем Цыпин) пишет иконы и кляузы в Ватикан. Сапожник Авигдор (Игорь Николаев) чинит обувь. А немка Хильда (Елена Мартыненко), переселившаяся в Израиль, чтобы искупить вину немецкого народа перед еврейским, бережет стенд с фотографиями узников Эмского гетто и маленький чемоданчик.
Д. Воробьев (Даниэль Штайн).
Фото К. Синявского
И лишь у одного человека нет места, дома, конкретных бытовых или профессиональных признаков. Он лежит на песке, пересыпая его между пальцами, или сидит на опрокинутой тачке, или бродит между персонажами — молча, внимательно и глубоко их слушая. Если бы мы не знали, кто он, можно было бы думать, что он — русский резидент, как таинственный Николай Иванович, «шофер» Патриархии, передающий приказы всем приехавшим в Израиль. Но мы знаем.
Они все про него рассказывают, странники и несчастливцы. Кому-то дал совет, помог, крестил, хоронил, спас, мелькнул благостной тенью.
Вот он появляется в странническом плаще — легкий, светловолосый, с курчавой бородкой, как бы незаметный. Если мысленно изъять его из этого пестрого сообщества, то сообщество превратится в коммунальную квартиру, «Московский хор». Ибо все-таки именно он и есть тот загадочный «шум заоконной березы, поднимающий прозу на уровень свой», придающий зрелищу бытийный характер.
Ясно, какой образец не давал писательнице, мечтавшей написать «живую повесть на обрывках дней», покоя: «…И вот в завал… золотой и мраморной безвкусицы пришел этот, легкий и одетый в сандалии, подчеркнуто человечный, намеренно провинциальный, галилейский. И с этой минуты народы и боги прекратились, и начался человек, человек-плотник, человек-пахарь, человек-пастух… человек, ни капельки не звучащий гордо…».
Поди-ка это сыграй на сцене. Сыграть Даниэля Штайна, ввиду направленности образа к такому идеалу, — нечеловеческая работа. Актеру досталась роль луча света в темном царстве, доброго пастыря, всеобщего учителя и спасителя, словом, образ мифологический. А ведь обобщение, как известно, для актера смертельно, если оно само по себе не вытекает из роли. Помните, у Маяковского в «Бане» режиссер — актеру: «Вы будете капитал. Капитал, подтанцовывайте налево с видом Второго Интернационала. Ставьте якобы рабочие ноги на якобы свергнутый якобы капитал…». Там же божественное: «Протягивайте щупальца империализма. Нет щупальцев? Тогда нечего лезть в актеры».
Вот и попробуй, не впадая в пошлость, поучение, любование, красование, сентиментальность и дурновкусие, сыграть всю эту мифологию. Еще могут быть величественность, прозрачные одежды, ходули и котурны, символизация, доходящая до полной мертвечины. Да мало ли опасностей поджидает актера. (Мы имеем опыт С. Безрукова в роли Иешуа в «Мастере и Маргарите» В. Бортко. Все человеческое, что не чуждо актеру Безрукову, написано на лице его персонажа. Противно.)
То, что делает в спектакле Дмитрий Воробьев, — высшей пробы. Он показал новый, медиумический тип актерской игры. Божественная естественность и сила, с которой он умеет передать энергию утешения, являются дивом дивным. Повторюсь, ему ведь досталась роль не просто мифологическая, но по-советски мифологическая (Улицкая — насквозь советская писательница, просто это как бы не первый, а второй слой, но суть такова).
А Воробьев… Тут очень хочется поговорить об актерской технике, не закатывая глаза: мол, все «неуловимо» (а ведь действительно неуловимо!). У того же Пастернака сказано, что искусство ни в коем случае не форма, а какая-то часть, присутствующая в содержании. Вот здесь что-то такое.
Еще можно говорить, как это ни странно, об «отрицательной материи»: вся эта роль, пожалуй, сплошное отрицание, мандельштамовские «проколы», «прогулки», брюссельское кружево, «окошки», которые он заполняет духом, умудряясь ни одной минуты не быть пошлым. Да, мы еще раз увидели, что хороший режиссер может поставить все, а хороший актер — все сыграть.
Герой бродит между всеми остальными, как призрак, как луч, неожиданно оказываясь рядом с тем, кому плохо. Хильда рассказывает о смерти араба Мусы, своего возлюбленного, сворачивая полотнище с фотографиями. А Даниэль, подойдя сзади, начинает манипулировать ее руками, как будто она кукла. Это — объятие, это — «я с тобой», то единственное, что и нужно человеку в горе.
Заходится в «вихрях враждебных» коммунистка Рита Ковач. Она поет, сидя в кресле в доме престарелых в Израиле под портретами Маркса и Энгельса, не вспоминая умершего сына и брошенную дочь. Даниэль кладет руку ей на плечо — и она затихает.
Православный священник Ефим Довитас, у которого родился мальчик даун, уверен, что появился будущий мессия, он кричит, доказывая это. Неожиданно оказывается, что Даниэль уже стоит рядом с ним спина к спине, как бы держа оборону от враждебного Ефиму мира.
Гершон Шимес рыдает о своем ребенке, расстрелянном арабами. Рыдая, складывает молельное одеяние. Даниэль, подойдя сзади, начинает складывать вместе с ним, двигая его руками и при каждом очередном «витке» задерживая руки на теле Гершона. Это — передача энергии. Это — объятие. Оно мужественно и передает мужество.
Даниэль Штайн Дмитрия Воробьева светло-мужествен. По-мужски обаятелен. Просто человеческое в данном случае затмевает пол. Сила тонет в свете (так было задумано). Его объятие сострадательно и сильно.
Стоя и глядя ей в лицо, держит за руку горестно красующуюся Эву, которой предстоят тяжелые испытания. А потом и вовсе подставляет ей свои плечи.
Как прекрасны руки актера, какое у него лицо. Вот такой мог быть Иван-дурак или былинный Алеша Попович. Незаметная значительность черт. Тайная веселость и даже что-то чаплинское (те, кто «держат зеркало», — окружающие Даниэля — добавили эту краску в его мозаичный портрет).
Он играет свободно то, что мечтала доказать автор многословного произведения. Дмитрий Воробьев осуществил «перевод» самим собою. Когда-то Леонов сыграл Тевье-молочника не просто как очередную роль, а как роль-доказательство, после которой действительно сделалось неважно, кто есть кто и откуда. Так и Дмитрий Воробьев сыграл Даниэля Штайна. Разве этого мало для счастья, всеобщей гармонии хотя бы на два театральных часа?
Последняя сцена: брат Даниэля Авигдор выносит часы, в которых сидит гипсовый ангел и, как курица, машет крыльями, и вешает их над сценой. А Даниэль произносит хрестоматийные слова о том, что когда нас будут вспоминать, то будут вспоминать, не на каком языке мы молились, а были ли мы добры. А потом с неповторимым выражением полувопросительно произносит трижды: «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй». И ни у кого, я думаю, нет возражений.
Эта роль сделана из ничего. Несколько слов, несколько появлений, нет актерского сюжета. Есть только идея и сверхзадача — миф, который и играет Дмитрий Воробьев. Строго говоря, у него в спектакле достаточно много слов, но остаются не они, а ощущение мощного присутствия Молчащего. «Теперь переходим с порога мирского в ту область, как хочешь ее назови, пустыня ли, смерть, отрешенье от слова, а может быть, просто — молчанье любви…».
Он сыграл именно это.
Ноябрь 2008 г.
Часть 1, Шиповник — фанфик по фэндому «Толстой Лев «Война и мир»»
У него весь пол в книгах, которые он никогда не читает. Алина Сергеевна как-то пришла в ужас, что случалось с ней не часто, когда он сказал ей о своей мечте загромоздить комнату так, чтобы между стенами книг осталась только узенькая дорожка к окну. Я присутствовал при этом диалоге и ещё удивился, отчего это ей вдруг стало не все равно. Он сидел напротив на диване, то и дело цокал языком с этой обычной ухмылкой, руки устроив во всю ширину спинки, и пальцем щёлкал меня в плечо примерно каждые десять секунд, хотя щёлкать должен был я, потому что это мне не терпелось уйти. Она сказала, что так и думала, что у него потом будет, а когда «потом» — неизвестно, потому что ему было двадцать пять, переезжать он не собирался, хотя у него имелось по дому с мезонином под Москвой и Петербургом (окромя родительских) и ещё один где-то у Пятигорска — сестрин дом, в который она никогда не приезжала, потому что ненавидела запах акаций. Ещё был красивый этаж в Париже и комнаты в Венеции, где он разрешал мне жить за то, что я привозил ему чай и шкатулки, и броши, а сам не бывал почти никогда из-за того, что ужасно злился на хлюпанье воды по влажным стенам. В разных стопках у него располагались книги, которые никто и не подумает держать в одной комнате, нелепые в своих обложках — от роскошных с серебряным тиснением до рваных, побывавших в карманах у половины города. Бессмысленные и пыльные, они лежали на полу и под диваном, об них спотыкались, калеча переплеты, на них ставили бокалы и проливали свечной воск. Никто их не разбирал, как будто это были единые организмы из сросшихся томов. В порядке от пола в разных местах лежали: Пушкин на французском (он не мог читать и понимать его на русском), сборник фольклорных песен и поговорок, составленный его другом и присланный ему персонально, бордовые стихи «И ты, Москва, сестра моя», альбом суздальских икон и портеры адресатов Пушкина, «Искусство Турции» в красиво украшенной вышивками золотой нити и сухими цветами обложке, «В поисках просвещения» автора с непроизносимым именем, путеводитель по Барселоне и сборник рассказов про Лелю и Миньку. Отдельно — коллекция писем французских революционеров перед казнью. Ещё имелись кучи стопок непрочитанных писем и записок, программки с художественных выставок, церковная свечка в банке из-под абрикосового варенья. Также, лежали около дивана: Некрасов, избранные пьесы Шекспира, Альфонс Доде и серенький Шиллер. Напротив — Новый Завет и театральный проспект. Вышеперечисленное — только берег, всегда попадавшийся мне на глаза, когда я входил в его комнату. На всём этом я заострял внимание, пока ждал его, чтобы куда-нибудь поехать, и в комнате был кто-то третий. Потому что когда мы были вдвоём, моим любимым занятием было рассматривать изящные очертания его фигуры на выгоревшей на солнце ширме с журавлями. Птицы клювами протыкали его спину и торс, пока он одевался. Комната и правда была достаточно просторной, чтобы всюду расставить ещё ширм и на всех поверхностях разложить книг, хотя смысла, по-моему, в этом было немного: слуги чихали от пыли, забившейся у корешков, а окно было таким большим и светлым (во всю стену), что, закрыв его, пришлось бы использовать столько же свечей, сколько они в столовой задают на праздники. А самое главное, книги эти на самом деле никто не читал. Кроме того, мы часто возвращались сюда сильно пьяные, в особенности Курагин, который в трёх из пяти случаев совсем не держался на ногах, и я бы просто не доволок его до постели в таком узком проходе, то есть нам ночами пришлось бы оставаться под дубом за домом, как это недавно случилось. Мы довольно долго сидели на улице, прислонившись к стволу, то молча, то я пытался рассказывать что-то, но быстро уставал. Стояла молодая майская ночь, в небе висела половина луны. Курагин уже почти лежал на земле, головой на вздыбленном толстом корне, в распахнутом на груди пальто, ноги по-лягушачьи нелепо расставлены, волосы светящимися в темноте ящерками разметались по дереву. — Ты знаешь, — он рвано вздохнул, — по-моему, стало холодать. — Мы даже не пробовали зайти в дом. Вход находился прямо у подъездной дорожки, ради которой нужно было обходить все правое крыло, а мы были у самого края левого. Я дернул головой, и в этом микроскопическом движении она отяжелела, глаза сами собой закрылись. Молодые листочки неподвижно дырявили небо. — Пошли через вход для слуг. — Нет! — он даже приподнялся и схватил меня за руку. — Только не там. Ты что. Потом на черемухе на мгновение зашатались соцветия, и ветер тут же улёгся, как чужая голова упала на моё плечо. Я чуть не засыпал; едва уловимо пахло жевательным табаком и бузиной, и я носом чувствовал занимавшееся утро. Я не знал, сколько времени прошло, и думал, что Курагин задремал, когда он тихо всхлипнул и мягко повернулся к моей щеке: — Давай через окно попробуем. На удивление светлая мысль для человека в его положении, но я все-таки предпочитаю думать, что он не понимал, что предлагал, а просто окна его комнаты выходили прямо в сад, и он вспомнил об этом. Одна из шести стеклянных створок оказалась отперта, и, веточкой толкнув её внутрь, мы проделали себе дверь. Я хотел лезть первым, так как выше ростом и объективно сильнее, но он сказал, что я сегодня уже чуть не навернулся с третьего этажа прямо в Мойку, поэтому это сделает он. Курагин, одной ногой в моих ладонях, второй на полпути к подоконнику, схватился руками за раму, но не мог подтянуться достаточно, чтобы пролезть внутрь. Я застонал. Он не был особо тяжелым, но мне было тяжело. На периферии этого действа я увидел, как что-то зашевелилось у сарая. Я думал, что это кошка, и вообще другим был занят, пока фигура не стала светлеть и не оказалось, что это дворовый мальчик, совсем голый. Он стоял у ступенек и внимательно и беззастенчиво разглядывал нас. Пока Курагин сапогами пачкал мне эполеты, мальчик тихонько, а потом, почувствовав безнаказанность, заливисто засмеялся. Что-то звонко упало, и из открытого окна показалась голова Курагина: — Что это? — Да вон, у сарая полуночник. Я протянул руки, но Анатоль пытался рассмотреть ребёнка и не обращал на меня внимания. — Барин… Барин в окно… лезет! — послышалось со двора, и Курагин нахмурился и добродушно прикрикнул на мальчика (добродушно только из-за одного его состояния нынешнего). Я понял по его расслабленным плечам, что он размяк, ощутив тёплый паркет под ногами и близость постели. Я шёпотом позвал его. В итоге он по пояс высунулся в окно и, схватив его за плечи, ногами упираясь в стену, я попал в комнату. Здесь было пока совсем темно, свежо и тепло. Я упал на стол и лежал на нем, пока Курагин запахивал шторы поплотнее. Думал о том, как скорее хотел пробраться в дом и как на секунду показалось, что мальчик всех разбудит, и почему мне так ужасно этого не хотелось. Как обычно в это время осенью, выезжая на охоту, под небом кажется единственно возможно находится, и как грязно вокруг и тихо, и от этого хорошо. А сейчас я жаждал попасть в эту светло-голубую плывущую от штор комнату, с чужими оглушительными выдохами через нос, с поспешно набегавшим на меня пряным теплом и блестящим изумрудным глазом ящерки над изголовьем кровати. Курагина было не видно, комната стремительно исчезала, и я не раздеваясь заснул. Как-то получалось, что мы много времени проводили вместе. Я даже не старался не мозолить глаз всем в доме. Я любил приезжать на выходные, возвращаться с ним после вечеров и всего прочего куда угодно — они держали огромные поместья, дома в столицах, и было бы ложью сказать, что мне не нравилось жить в этих холодных, выхолощенных богатых комнатах, пить хорошее вино, быть окружённым только пустыми залами и атмосферой взаимного семейного нетерпения и безразличия. Я видел, как Курагин тлеющим угольком валялся в этих домах, где никто бы не заметил его отсутствия, готовый, чуть его подтолкни, поджечь гобелен или подол платья. Как вспыхивал он слегка с моим присутствием — своей безразличной улыбкой и самоуверенной веселостью. Хотя последняя, кажется, не покидала его никогда, по крайней мере, с виду. Наверное, от осознания себя достойным и честным человеком. Я помню, как по дороге на бал зимой он внезапно так расстроился из-за чего-то, что весь сгрудился на меня и какое-то время не поднимал головы от моих плеч. Я не уверен, плакал ли он, но все равно совершенно не знал, что делать, и после недолгого колебания опустил руку на его спину под шубой и как-то бессознательно поцеловал в волосы раз, но он как будто не заметил. И я поцеловал их ещё раз, потому что они выглядели горячими на фоне снега, как верхушка кулича на Пасху, и ещё колокольчики на тройке звенели, точно как церковные колокола. Мы подъехали к дому, и он просто поднялся и изящно вышел из кареты не принимая руки и улыбнулся мне перед тем, как войти. Я не стал оставаться на вечер и уехал, как будто напуганный этой улыбкой. На самом же деле он просто не переживал из-за чего-либо слишком долго. Это не была тяжелая работа над самообладанием — ему действительно хватило одной Тверской, чтобы выплакаться и больше не вспоминать о том, что его тревожило. Поэтому, когда он улыбался мне или дрожал, когда я целовал его руки, я думал иногда, в эту самую секунду, а переживает ли он? Ведь суть в том, чтобы момент пережить, а не пропустить сквозь себя чередой мимолетных чувств и эмоций. Когда-то я читал, что именно этим и живут призраки. И вечно им этих вспышек не хватает, слишком редки и скоротечны они, поэтому не нашедшие приюта души так склонны к убийствам.***
Лес в июне был полон птичьих криков и утопал в медовых лужах солнца. Сквозь проталины деревьев над болотами выглядывало светлое небо, утки безостановочно крякали по ночам, берёзы облепляли сонные майские жуки. В траве белыми монетками светились ромашки — в лесу они попадались редко, на длинных тонких стеблях покачиваясь над травой. Летали дрозды, воробьи и трясогузки, пару раз я видел выпорхнувшего из оврага дятла, а раз в утренней дымке вместе со мной охотился ястреб — низко, над самыми метёлками чертополоха и осоки гнал по полю мышь и ни на шаг не отставал от меня на коне. Он двигался стремительно, в паре десятков метров от меня, его перья блестели на солнце и вместе с тем удивительно вписывались в окружающий пейзаж, напуская на себя плёнку июньского марева. Воробьи здесь совсем не такие, как в Петербурге. Те — злые, взбалмошные и куцые, прыгают в коричневых курточках с таким видом, будто в любой момент готовы сорвать их с себя и продать за черствую горбушку хлеба. Здесь — ловкие, в тёплых матовых перьях и в ярких черных шапочках, под которыми горят два маленьких радостных агата глаз. Когда он ворует что-нибудь из ведра или прилетает посидеть на подоконнике моей спальни и посмотреть, во что я превратился, перед тем, как улететь, вечно оборачивается на меня с таким озорным видом и как будто подмигивает, и аж завидно становится его неизвестной птичьей жизни. «Вот так я живу! А ты что?» — как будто говорит он мне каждый раз. И я действительно думаю, а что же я? В лесу пахнет неописуемо, и слегка грусть этот влажный аромат навевает, особенно в жаркие дни. И так пахнет, и так верхушки берёз колышутся, что уходить не хочется, а только сидеть там на траве под деревом с закрытыми глазами. И хотя запахи эти совсем не похожи, мне вечно кажется, что Курагин пахнет также — как будто дети, как будто ты сам ребёнок, и грустно становится, и уходить не хочется. Мы почти каждый день в неделю до Троицы ходили в лес, так как и жара стояла страшная, а там почти прохладно, и не надо придумывать, чем себя занять, потому что у вас одна общая не то что цель, скорее возможность идти дальше, и смотреть. Как в военном походе. Но это, конечно, никто бы не сравнил. Брести по этому душистому царству, падать замертво под дубы, чувствовать пальцами пышный пушистый мох, слышать, как деревья независимо от своего размера перезваниваются и кое-где блестят паутинами. Курагин любит жуков. Любит лечь на живот, и взять себе одного на палец и следить за тем, как он бегает. Любит цветы больше, чем мох, хотя они попадаются реже. Радуется, когда мы находим дикую яблоню. «Дикие яблоки всегда вкуснее», — он говорит, но нам их попробовать не удалось, так как на местах будущих плодов пока только тугие завязи. Любит долго лежать под солнцем на поляне до головной боли и закрывать руками глаза: себе — левой, мне — правой. Угодья у них огромные: судя по картам, мы не изведали даже четверти. Возвращались смертельно усталые, хотя и очень рано. Остаток вечера играли в карты на заднем крыльце, иногда к нам присоединялась Элен. Она приносила вишни в ликере и лимонад, и мы сидели там до поздней ночи. Мы говорили, а Курагин дремал в кресле или курил, или смотрел в сад, как там девушки собирают яблоневые цветы. А когда мы с ним были вдвоём, и он засыпал или молчал, я обычно читал, одной рукой перебирая чужие пальцы, и книги глотал на удивление быстро. Настоящий цирк начался, когда Курагин нашёл двухколесный велосипед. Вот эта радость ребёнка, нашедшего дырявую жестяную банку и мнящего её настоящем сокровищем, а себя — человеком небывало удачливым, отражалась в глазах моего друга, когда я высунулся из окна посмотреть, что за грохот во дворе. Выражение о том, что, научившись однажды, потом не разучишься, в его случае не подтверждалось на практике, как и большинство утверждений и законов в его семье. И вот этот некогда салонный Курагин, в грехах как в шелках, с маленьким бокалом шампанского в туго обтянутой перчаткой изящной ручке, с таким взглядом, удостоившись которого, некоторые теряли чувство ориентации в собственной жизни, пел «Bella ciao», пока катался по саду на школьном велосипеде. В таких ситуациях сразу понимаешь, с кем имеешь дело. Однако теперь, вспоминая то лето, я понимаю, что картины эти, всплывающие нынче перед моими глазами, являют собой такие дни, каких у меня не было потом никогда в жизни. Это было одно из лучших лет, хотя, скажи я кому-нибудь, с кем я его провёл, человек рассмеялся бы мне в лицо или решил бы, что я совсем пропащий, что, с какой-то стороны, так и было, хотя ничего плохого мы не делали. К парадному входу усадьбы, как водится, вела широкая, в румяном шиповнике аллея, и тут нам повезло (с точки зрения не садоводческой, конечно): дом стоял под горой, и можно было легко на велосипеде с половину километра гнать вниз по прямой — от самого поворота и до псевдо-античных статуй у входа. По вечерам, когда жара спадала, мы ужасно долго катили велосипед вверх по склону. А потом, под большим тополем, он ловко залезал на сиденье, пристраивал ноги на педалях, располагавшихся слишком высоко, скрючивался над рулём и разгонялся, что есть силы, чтобы пролететь по прозрачной прохладе. Его слишком длинный шейный платок развевался в голубом вечернем воздухе, он нелепо подпрыгивал на кочках, и его неустойчивое тело просвечивалось как будто насквозь, пока совсем не исчезало. Пахло шиповником, вспаханной землёй и прибитой к ней пылью. Было свежо и сладко. Я ждал, пока он поднимется ко мне, и тогда наставала моя очередь лететь вниз. Как-то раз он упал. Я не видел, как это было, но вышло так, что виском он сильно проехался по земле, и на правой стороне лица его оказался широкий малиново-землистый след. Я помню, как он лежал в траве, левая часть его красивого лица также неподвижна и нетронута в обрамлении тысячелистников и подорожников. Но как только я схватил его за руки, и он поднялся, я выдохнул слишком резко — так неожиданно и почему-то страшно для меня было увидеть кровоточащую рану именно в этом месте. Как если бы у вас дома висел портрет, и в один день он бы изменился. Как когда ваза трескается прямо по шеям детей на ней. От линии виска ко рту его, помимо прочих, текла одна заметная струйка крови. Очевидно, машинально, его язык юркнул в уголок открытых губ и снял каплю. Курагин поморщился. Он пальцем попробовал наощупь висок. Солнце уже село, и небо сделалось драматично пустым, с подсвеченными снизу красным тонкими облаками. Я наклонился вперёд, чтобы проверить, не повредил ли он ещё чего — на нем была только легкая хлопковая рубашка и длинные бусы на шее. — Мне даже не больно, — сказал он, чуть-чуть улыбнувшись. — Ты почти не поранился, — я даже не заметил, как соврал. — До свадьбы заживёт. — До твоей или моей? Он произнёс это в полусантиметре от моего лица, и я почувствовал, как его голос дрогнул. Так происходило, когда он нервничал. Рана врезалась в меня тем сильнее, чем дольше я на неё не смотрел, и я понимал, что чем дольше он её не увидит, тем лучше. Курагин и без того был после бутылки вина. Я не хотел, чтобы он расстраивался в таком состоянии. Где-то стукнул соловей, я напрягся. Забавно, какой тёплый и светлый был вечер, какой душистый от скошенной травы и ещё не потерявший запаха бузины стоял воздух. Я не заметил, как чужая рука скользнула по моей груди. Я только почувствовал маленькую птичку у внутреннего кармана моего уличного халата, как она тут же показалась между нами. Маленькая ладонь сжимала мои часы на цепочке. Там в крышке располагалось зеркало, и Курагин об этом знал. — Нет, — я схватил его за запястье. Один локон у него измазался в крови. Щелкнула кнопка, и мне показалось, что он задохнулся. — Боже. Господи, нет. Он весь уменьшился и скрутился, как гусеница. Он так страшно зарыдал, так прикрыл рукой рот и стал забираться туда пальцами, пока беззвучно хрипел. Лицо его искривилось, и я подумал, его сейчас стошнит. Я поймал его руки и прижал к себе просто потому, что не знал, куда их больше деть. — Нет, это… Все будет хорошо, ну. Нет, нет, — я повторял и повторял эти слова непонятно для чего — наверное, чтобы он перестал давиться. Но у него из глаз уже потекли настоящие ключи, и он все медленно, но с силой вырывал свои руки, чтобы закрыть лицо. — Я никогда не… — Нет, Анатоль, оно заживёт, я тебе обещаю. — Господи, черт. Я никогда не видел, чтобы из человека выливалось столько слез. Он упал на мои колени лбом и неподвижно рыдал. Не уверен, что он в тот момент что-то видел. Я поцеловал его неестественно изогнутые руки пару раз. Его тело как будто направило все силы на слёзы, поэтому кровь как-то быстро засохла и остановилась, оставив после себя только широкую оранжевую полосу, как ожог. Он упал на спину и закрыл руками лицо. Курагин действительно думал, что шрам останется на всю жизнь. Шанс, на самом деле, был, но ничего не вышло. Он неделю сидел у себя в комнате с опущенными шторами и просил оставлять еду у двери, хотя все равно почти ничего не ел, а только пил — я не знаю, что именно. Его отец злился, потому что думал, что тот фатально проигрался или опять прячется от кого-то. Он грозно смотрел на меня, как будто тут есть моя вина, и молчал, и звонко стучал в дверь выпуклым аметистом на указательном пальце. Я мог уехать на время его болезни, но не находил в себе сил. Я оставлял у его двери вишни в фантике, маленькие букеты из можжевельника, чтобы в комнате приятно пахло, кидал в окно записки. Как-то раз поймал его: он одним глазом выглядывал из щелки в шторах. В остальное время, пока я гулял и обследовал лес, он, я полагаю, лежал в постели, накрыв широким рукавом лицо. За неделю Курагины дали целых два вечера, ни на одном из которых я не появился, потому что не хотел привлечь внимание к его исчезновению, так как обычная логическая цепочка у каждого, кто нас знал, от меня приводила сразу к нему. Дни тянулись медленно и тихо. Я оставался незамеченным. В тот вечер (успел наступить июль; яблони и груши отцвели, и на клумбах распустились редкие жёлтые розы) я играл в гольф сам с собой на заднем дворе. Гольф был домашний, то есть с деревянной подковой лунки, которую я то и дело перекидывал с места на место. Над моей головой шелестел ветер в ивах. Дуб стоял поодаль — одинокий пьяница, он грустно разлепетился на полсада. Клюшка громко хлопала в вечерней тишине. Я собирался идти в дом. — Залезай сюда. Мне не нужно было поднимать глаз, чтобы понять, кто и что от меня требовал. Этот голос я мог узнавать в гуле сколь угодно огромного праздника, различать его за шелестом любого количества юбок и звона бокалов. На вечерах он пользовался успехом обоих полов и говорил довольно громко, а главное — уверенно. Я слышал его с другого конца залы. Несмотря на это, он также имел привычку во время балов отводить меня в сторону и шептать что-то мне на ухо так тихо, что я слышал не слова, а как воздух из его рта ударяется о мою ушную раковину. Я иногда просил его повторить и тогда он придвигался ближе, и его губы касались моих волос. Я поднял глаза и увидел только золотой затылок человека, прятавшегося за подоконником. И, от внезапного подъема духа, какой бывает в детстве при неожиданном приезде гостей, я в секунду оказался у знакомого окна. Внутри пахло затхлостью слегка, пылью и восточными палочками. На плоском изголовье кровати лежали в ряд пять букетов можжевельника, посередине матово блестел птичий череп. Там же, по обоим сторонам, имелись два свечных огарка. В ногах и на полу вокруг постели лежали газеты (за каждый день, что его не было) и множество книг. Я заметил, что некоторые перекочевали сюда прямо стопками — их никто не разбирал. Курагин сидел нога на ногу в своём кресле и смотрел на меня, но я не видел его хорошо из-за того, что единственным источником света в комнате было занавешенное окно. — Я стал забывать, как ты выглядишь. — Я тоже, — и я не понял, шутит он или нет (зная об особенностях его мышления), и говорит ли он про меня или себя. Я подошёл поближе. Второго кресла не было, поэтому я присел на полу напротив. — Был сегодня в лесу — занялась земляника, но я тебе не принёс. Можем завтра сходить. На рассвете. Никто не увидит. — Я ещё красивый? Я посмотрел ему в лицо. У него была эта привычка вот так менять тему, но сейчас я не стал его за это винить. На полу рядом с моим коленом разлилась примерно в ладонь шириной полоска заходящего солнца, и он соскользнул в неё, и когда поднял голову, у него на глазах оказалась светло-лимонная лента света. — Да, — я ответил не задумываясь, потому что даже не имел понятия, что ещё можно ответить на этот вопрос. Он, наверное, думал, что мне все видно, но на самом деле я видел только его большие дымчато-кварцовые глаза. Из-за того, что его шея была напряжена, он мог и хотел, но подсознательно не мог повернуться под нужным углом. Я чувствовал драматизм ситуации кончиками пальцев и старался не засмеяться. В этот момент он шмыгнул носом и повернулся ко мне правой стороной, и я увидел почти заживший покрытый светло-розовой корочкой земляной след на его щеке. Корочка кое-где блестела на солнце, кожа по краям раны была на пару оттенков светлее его собственной, хотя я не думал, что это возможно. В целом, было похоже на бисерную вышивку по ткани. Это была одна из тех чисто детских царапин, от которых к концу лета не остаётся и следа. — Я красивый? Глаза его наполнились слезами. — Ты ещё красивее, чем обычно, — сказал я. — С царапиной или без. У меня болел живот от огромного количества черешни, которое я сегодня съел, но я чувствовал, что покажи я хоть взглядом, что вопрос не стоит обсуждения (а так и было), и дело будет провалено. Где-то пролетела чечетка, я услышал, как с дерева падает сухая, не успевшая ещё как следует налиться груша. Я подумал, жалко в такой тёплый и свежий вечер. Хотя ей, очевидно, нужно было прямо противоположное — гроза. Анатоль посмотрел мне в глаза. — Тогда поцелуй меня, — полоска сползла с его глаз, и он снова повернулся в профиль. — Вот сюда. У него была своеобразная манера говорить, даже помимо несколько медленной речи, или наоборот, отрезания слов и концов предложений, как бумажных билетиков. Как будто после каждого слова появлялась точка, когда он злился или пытался кого-то задеть. Это похоже на белый стих — не сразу замечаешь, что в порядке слов есть закономерность и при желании их можно срифмовать. Но что я замечу отдельно, так это его привычку давать обстановке воздействовать на то, как он излагал свои мысли и даже на сам ход оных. Мне кажется это таким удивительным, если не сказать греющим сердце. За городом его предложения строились по образцу фольклорному. Как песни на Ивана Купала, которые мы слышали недавно, когда катались ночью, как глупости, которые рассказывает няня. Курагинская речь связывалась на удивление рваными логическими цепями, однако потом я видел, что лучше повода вспомнить о втором, чем упомянув первое, и не нашлось бы никогда. Это было ужасно, то, что он говорил, и как он говорил, потому что от его слов кололо сердце и сводило гортань. Недавно Элен коснулась моей руки своими персиковыми мягкими пальцами, и сама она была в белом платье, а волосы у неё такие темные, что просто страшно, кажется, они поглощают свет. Она пытается их увязать лентами, она носит в них камни, похожие на гранатовые зернышки, и прикалывает к воротнику мертвых жуков. В зале было холодно, я не знал, зачем она меня поймала. Мы столкнулись прямо под двумя амурами на потолке, их щеки и пухлые руки румянились предзакатным светом. Это мне напомнило праздники, которые мы всегда проводили втроём, когда были помоложе. Никого больше не было, мы носились по украшенным к Рождеству залам и неодетые выбегали в сад. Я помню вихрь разноцветных лент и волос, украденных конфет, ослепительный блеск елки в зале. В глазах двоятся чужие ладони, праздничные платья, мы скользим по паркету босыми ногами и почти не падаем, все вокруг сонно и гулко, мы пьяны ещё до начала праздничных вечеров. У Элен прическа растрепалась, она задирает нос, и я не понимаю, зачем — чтобы рассмотреть мишуру на потолке или потому, что она знает, как прекрасна, её можно повесить на верхушку вместо ангела. У Курагина горят щеки, и шея мокрая оттого, что щедро топят, он сыпет растаявший снег мне за шиворот и прижимает свои ледяные ладони к моей спине. Элен была всегда такой милой, целовала меня в щеку, когда они с братом слишком заигрывались и я оказывался избит или моя рубашка порвана, и прибавляла: «Мы тебя любим». Курагин молчал, но я знал, что он слышит. Мы были ужасными детьми. Их стоило бы назвать Элизабет и Поль, а я был их Жераром. Однако я вспоминал отзвуки флейты в пустых коридорах, окружённых дверями в залы с избытком народа, красивые беленькие лица, и все это всплывало в моей памяти в исключительно обтекаемом и сияющем свете, и моё сердце билось чаще. Я не хотел копаться в тех днях, но любил вызывать их всего на секунду перед глазами, когда мне было особенно тоскливо или я думал, что умру. А у Курагина волосы светлые, как стволы сосен на солнце. Нет, даже ещё светлее, как морская пена. Нет, темнее. Как мёд. Это наталкивает меня на мысль, что если бы он был сосной, то Элен была бы пылью, что вьётся вокруг неё. Она пожала моё предплечье своими белыми пальцами утопленницы и начала сразу по-французски, а я так удивился, потому что думал, что она начнёт бормотать на старославянском или финском, как какая-то ведьма. У неё кожа светлее, чем прилично, не такая, как у брата. Пальцы кремовые, светятся колечками вен, с миндалинками ногтей. Такие, как у девушек, срывающих виноград или апельсины в Италии. Там Элен наверняка приняли бы за альбиноску. Кожа у неё, как леденцы. Мы вышли в анфилады за домом. Недавно прошёл дождь, вода стояла в листьях и траве. Она мягко ступала по плиткам, легкое не многослойное платье беззвучно струилось нимбом. Воздух был полон запахом свежих гортензий, и только один я ощущал её мягкие французские духи. Так пахли её запястья, её письма, так пахли салоны Петербурга. Элен что-то сказала, и я засмеялся, а она остановилась подле высокой выбившейся из куста метёлки крапивы. — Забавно, — сказала она, беря на палец отцветший миниатюрный бутон. — Как смешно. Вся крапива куда-то подевалась в эти годы, тебе не кажется? — Съезди как-нибудь с нами на охоту. Увидишь, она вся перекочевала в леса. — Но раньше мы вечно о неё ранились. Здесь, в саду, ты помнишь? Её ладонь находилась в опасной близости от налитого соком стебля, пока она пальцем играла с внешней стороной оскалившегося листка. Я улыбнулся и подошёл к Элен. Я так давно её не видел. — Я так давно её не видела. В траве мелькнула гладкая лягушачья спина, и Элен быстро вскинула голову, как будто внезапно подумала о чем-то радостном. — Помнишь наш детский обряд? Я кивнул, она улыбнулась, как улыбается Анатоль, но на её губах эта улыбка бывала реже, поэтому на Элен она нравилась мне больше. Я ещё раз подумал, до чего же они похожи. У неё глаза блестят, как будто двумя золотцами от конфет с ликёром. — Я хочу ещё раз. Давай сделаем это? — Ты не боишься… — Пустяки, — сказала она, быстро расстегивая рукав, — вот здесь никто не узнает. Она указала на место пониже локтя с той нежной стороны руки, на которой всегда проступают голубые вены. Элен посмотрела на меня все с тем же золотом в глазах, в котором я всегда видел отражение её настоящей. Все с той же улыбкой она стояла здесь, такая прекрасная, но только с влагой в ресницах и с лягушкой по левую сторону от подола — совсем не та рафинированная женщина, которую я с досадой замечал среди кавалеров в диванных комнатах. Элен все смотрела, и я не думал ни секунды, когда она быстро поднесла руку к самому стеблю. Мы просто соединили руки на нем, и я почувствовал её кожу под своей, а между нами стрелу крапивы и зелёный острый сок, от которого слегка немеет осязание. Ладонь жгло. Я смотрел на Элен, а она — на меня. Я слегка сильнее сдавил её пальцами, и она зажмурилась и втянула воздух, но с не сходящей с губ улыбкой. Подул ветер и сбил капли с яблонь и роз, мы некоторое время стояли неподвижно. Когда Элен отняла свою руку, то посмотрела на меня таким взглядом, какой я не забуду никогда в жизни. И засмеялась. Её звонкий мягкий голос переливами плыл между колон и ударялся о влажные ступени и сирени. На следующей неделе за завтраком я на месте, где обычно сидел Курагин, обнаружил письмо. В перевязанном светло-голубой лентой конверте лежала записка: Mon cher Федя, Не в силах больше терпеть этого repaire, твой друг уехал в Вяземское. Это совсем не из-за тебя, а просто мне надоело здесь и хотелось бы найти место потеплее. Оставайся у нас сколько хочешь, только я не знаю, когда вернусь. Я знаю, ты не обидишься. Целую в щеки. Вечно твой, А. К. Я решил не спорить с ним, поэтому вместо того, чтобы обидеться, я расстроился. Под балаганом он имел ввиду его ссору с отцом, вышедшую после его добровольного недельного изгнания и выписки из Москвы Элен, которая всегда приезжала к брату по первому письму. Она все шутила про своего мужа, а Василий Петрович все злился и сказал, что у него, оказывается, две дочери. После этого мы позвали всех, кто был ещё в окрестностях, и всю ночь пили, что, конечно, совсем было непохоже на балаган. То есть, уже сколько раз такое было. Это было обычно — мне или ему бросить другого и сорваться хоть в другую страну, мне же без него будет точно так же, только вот я иногда думал, что это ему без меня будет так же, совсем как будто все равно. Он как ребёнок — безэмоциональный до одури, а вдруг его становится так много, что заливает собой все комнаты и выливается из окон, затекает между кафелем в ванной и давит на грудную клетку, а та взамен лопается, как лампочка. И вот сейчас мерцал момент после наводнения. И я сидел на стуле, как на обломке корабля, и смотрел в чёрный кофе, как в лужи на полу, на поверхности которых покачивались мои внутренности. Солнце билось о мой висок, и я чувствовал, как с каждым вдохом в нем продавливались ямки размером с подушечку пальца. Я думаю, что все нормально, потому что если что-то происходит часто, эти наречия меняются местами. Нормой оказывается забытый на ключице мак поцелуя и то, что я остаюсь один в огромном чужом доме. Его отсутствие колется. Хотя я приготовился не расстраиваться ещё вчера, когда он бегал по комнате и тёр голое плечо, и ругался на всех и даже на меня. Когда я смотрел на его ладошку с морковным крохотным пятном от убитого жука. Когда он сказал в конце концов, плюхнулся на диван так, что кудри подлетели и зависли на секунду в воздухе вместе с ресницами, и глазами метнулся в мою сторону: — Ну хочешь, я тебе персик дам, чтоб ты не дулся? Не персик, а нектарин, вообще-то. Он балансировал вертикально на окружности стакана, откусанный, уже второй день, всего одного куска не хватало. Только часть вырвали и прожевали, чтобы всем разворошенное чрево демонстрировать, зияющее влажно на месте, где раньше были целые ткани. Мол, моё, смотрите. Обозначено и пусть теперь гниет. Его отсутствие колется можжевельником, колется прокисшим небом, чешется ожогом под перчаткой. В итоге я по неотложным делам в ту же ночь уезжаю в Москву.***
— Я могу сейчас подойти к любому человеку на улице, к любому. И сказать то же, что я сказал тебе. К любому, кто мне встретится, я подойду и скажу это… Что ты мой любимый. Он орал это на всю «Бродячую собаку» и все опирался на высокий столик грудью, и радостно улыбался, дыша мне в лицо коньяком и вином, лез пальцем под заколотый булавкой с Александровской колонной галстучный узел. Всюду витал фиолетовый дым, ядовито-зелёный абсент уже минут двадцать дрожал в резных рюмках на соседнем столе, кто-то выронил на пол гвоздику, и беспомощная девчачья головка той скоро окажется под чьей-нибудь подошвой. Я не могу смотреть на эту душераздирающую картину и шатаюсь в сторону барной стойки. Когда маленькая гвоздика оказывается в моей ладони, с улицы из дверей тянет холодом — в бар заходит черноволосая поэтесса с таким взглядом, который одновременно и хочется, и не хочется поймать. Она с мужем проходит в дальний зал под бахрому светильников, а я возвращаюсь к столу. — Не нужно, пойдём домой. У Курагина в почти невидимой за волосами сережке болтается апатит и имеется по одному опалу под каждым веком. У него шея пахнёт Таймлесс 97, и в руках заляпанное стекло. Я вижу, как он бёдрами толкает мужика за спиной, и тот оборачивается, и происходит мой любимый момент, когда человек впервые после волос видит его лицо. А он розовый по щекам, как сейчас. В вельветовом костюме. Занимает две плитки пространства. Анатоль замечает, что на него смотрят, и мягко поворачивается к мужику. У него такой длинный нос при таком освещении. Почти как у Ахматовой. Он как-то быстро оборачивается и говорит в чужое лицо: — Вот он — мой любимый. И показывает на меня пальцем и роняет стакан на столешницу. — Он. Просто… — шумно втягивает носом воздух, — люблю его. Я краду чужой абсент. Мужик смотрит в направлении его пальца. Делает затяжку и отворачивается, улыбаясь и дергая головой, как делают люди, когда поговорят с пьяным симпатичным молодым человеком. Мол, бывали сами, знаем, хотя где уж там бывать, не было никогда такого лица, красоты такой, и юности, следовательно, такой не было и не будет. Я вижу, как он складывает бычок пополам в пепельнице. Перевожу взгляд выше и вижу, как Курагин улыбается мне. И как гулко вокруг и душно. — Мне не хочется уходить. На улице сентябрь, на улице ограда Таврического сада колет небо, на свежем воздухе Курагин ещё розовее по втянутым щекам и синее по губам, втягивающим дым. Мои плечи щекочет неузнавание окружающей среды, глаза хочется закрыть от клёнов и воды. Я тащу его под арку и целую в тёмные губы, а он дрожащими руками сжимает мои запястья. Ликёр на губах смешивается с Таймлесс 97 и с мягким вельветовым коленом в паху. Петербург вьётся проспектами и светлеет небом, я слышу, как за стеной кто-то воет от боли или читает стихи. Я сильно-сильно целую его рот ещё раз. Или это город меня целует? Своими улицами, и брусчаткой, и ягодами шиповника в подворотнях, и разбитыми чашками, и плиткой в коммунальных квартирах с лицами под ней, и надписями на стенах, и длинными недокуренными сигаретами, и тёмными аллеями, и взглядами рабочих исподлобья, и Зимним дворцом, который такой нежный на цвет, что, кажется, это огромный ребёнок сидит на площади и вот-вот свалится в Неву. Петербург чужими зубами клацает о мои и чужой пуговицей колется в грудь. Тут вам не лиловые подмосковные вечера. Тут белые ночи, которых сейчас уже нет. Октябрь мешается под ногами грустной ребристой сукой. Все похоже на обложку Оруэлла дешманского издания. Мы ругаемся и читаем стихи, пока спотыкаемся о полоски переходов и липнем к витринам кондитерских. Глянцевые марципановые груши под пальмовыми ветками. Золотые ангелы левитируют на ниточках, жёсткими профилями колют взгляд. Я захожу в тепло и покупаю килограмм Сердца Екатерины. Мы едим их на Невском и теряем больше половины. Огромная изразцовая печь в комнате блестит зеленочными полосками в редких бросках фонарей из окна. Тут тепло и пахнёт только с улицы — свежей опавшей листвой, и я моментально жалею, что так рано ушёл оттуда. Под одеялом матово, под одеялом в чёрном плескается чужое тело цвета свечей за пожертвования, под одеялом колени больно ударяются. Грудь мнётся на простынях, мнутся пальцы у красного рта. Из мягкого тёплого горла под моим ртом доносится: — Какие-то нездоровые отношения. Я не сдерживаю смех — он с ужасным звуком вырывается в чужую кожу. Курагин извивается ужом. — Ты видел хоть одни здоровые отношения? Чужая рука бьется вверх, спина выгибается, и в меня попадает реберная арка. На таких пишут отсебятину и известные стихи. Я вытягиваю руку тоже и хватаю чужие пальцы, и прячу их скорее под одеяло. Он произносит что-то довольно долгое, но я не слышу. Потому что он слепо жмётся, растягивается на всего меня и пропадает в темноте. Я чувствую только ситцевые волосы и кашель. Я как будто весь в нем. — Замерз как собака. Курагин говорит это, когда забирается сверху, а я думаю, что это он по весу, как девушка и собака. Прижимаю белое подвижное тело к себе, не разбирая. Холодно — значит, надо согреть. Мне недавно рассказали, что некоторые розы имеют свойство после долгих лет цветения превращаться в шиповник. Я обомлел, это же страшное дело. Я не мог представить, как же они, с их туго скрученными покрасневшими в серединах бутонами, с их лепестками, как будто детская кожа, с их нежным метаморфозным свечением и замаскированными шипами, могут переродиться в мятую бумагу шиповниковых цветов. Вечно дребезжащие шмелями, выковыривающими пыльцу, лохматые серединки. А стебель! Стебель шиповника сплошь покрыт колючками, такими тонкими и агрессивными на вид, что хочется тут же отвести взгляд. Не источающий почти никакого запаха куст. Чтобы его почувствовать, нужно засушить и заварить ягоды, появляющиеся и сохнущие на местах цветов в августе. Получится чай. Дело в том, что невозможно вообразить, как же роза, вечно довольно заезжено уподобляемая идеалам красоты, может состариться, съежиться до светло-малинового цвета и продолжить приносить плоды. Хотя, как я выяснил путём примитивных наблюдений, в бледных серединках роз действительно виднеются будущие волоски оснований шиповенных красных ягод, и в них же розовый организм перенаправляет всю нежную силу, некогда предназначавшуюся бутонам, наливая крохотные плоды соком. И нежность эта и юность выходят искореженными, кашляющими, почти неузнаваемыми, но от этого не менее полезными. Гораздо полезнее они на языке, во всяком случае, чем в пресловутых, но ни чуть от этого не теряющих в своём обаянии, спелых соцветиях, истерически содрогающихся на ветру под моим окном. Что интересно: не любой шиповник — это бывшая роза, однако любая роза — это бывший шиповник. Он — отрубленный мужской признак Урана, а она — Венера. Например, из одного и того же корня при дурном уходе могут появиться побеги сразу обоих растений. Ведь превращение крестьянского, милого шиповника в благородное растение достигается путём прививки. Так что это не шиповник — декаданс некогда прекрасного цветка, это роза — дочь своего непримечательного отца, очищенная от материнской сукровицы и потуже затянутая в корсет. А через много лет, выпаривая из себя с летними дождями остатки румяных признаков растения сугубо садового, живой организм возвращается (простите за каламбур) прямо к корням, то есть к своей единственно возможной сущности. А сущность ложная (пусть и прекрасная) может существовать только при определённых условиях и в определённых обстоятельствах. Теперь, смотря на клумбы почти в любом саду, я думаю о бедном шиповнике, скрывающемся в розовых кустах, как кролик. Курагин сам, как шиповник. Я сминаю его в руке, и между пальцами виднеются горящие ткани лепестков, такие, что даже если их носить в перчатке весь день, они не станут выглядеть хуже. Зрачки, как два мохнатых шмеля копошатся. Вывернут наизнанку своей выхолощенностью, своим розовым ртом, да так, что уже надоел, уймись. Некоторые люди на него откровенно пялятся. Все думают — какой же красивый, а я думаю — его бы в чай. Я думаю, есть желтая розочка Элен, а есть её брат, тоже желтый, только на самом деле в нем сидит этот изъян — для бесовщинки слишком пресный, почти аутистический, при этом смертельно циничный и непроницаемый. Очаровательный. Похожий на онемение тела после долгого бега по холоду. Вот эти пальцы, которые оплетают мои запястья, чтобы согреться, это дыхание сбивчивое и ребристое, веки, подёрнутые рябью — все это так близко. Так близко только я видел его.«Подмосковные вечера» — Русские песни
«Подмосковные вечера» — советская песня послевоенного периода, которая до сих пор сохраняет многочисленных поклонников.
В 1955 году поэт Михаил Матусовский и композитор Василий Соловьев-Седой получили заказ на сочинение песни для нового фильма о Спартакиаде народов РСФСР.
Заказ нашел авторов на даче. Было жарко, писать не хотели, к тому же понимали, что фильм не будет популярным. Но и мимо денег пройти не захотели.
Тогда Соловьев-Седой порылся в своих ящиках и вытащил листок с мелодией, написанной двумя годами ранее, навеянной тихим летним ленинградским вечером, покоем и близостью любимой женщины. Тогда он посчитал мелодию неудачной и поэтому отложил ее. Теперь Михаил Матусовский написал текст, и родилась песня «Ленинградские вечера».
По сценарию фильма песня звучала на фоне видов Подмосковья, где спортсмены отдыхали на спортивной базе, набирались сил перед важными стартами.Поэтому Матусовский меняет «Ленинград» на «Москву». Мелодия также была немного изменена, чтобы соответствовать тексту.
Художественный совет киностудии не хотел принимать песню: текст показался скучным, а музыка маловыразительной. Песню приняли только потому, что не было времени писать новую.
Исполнить песню предложили самому популярному в то время певцу Марку Бернесу. Но в то время как музыка показалась ему «нормальной», тексты ему совсем не понравились, и он отказался.
Нашли другого певца, но его выступление авторам не понравилось. В итоге песню исполнил непрофессиональный певец, актер МХТ Владимир Трошин.
В фильме, который, как и ожидалось, не снискал популярности, песня звучала только фоном, а вот саундтрек когда-то крутили по радио. После этого почтальоны стали приносить в Радиокомитет кипы писем: пожалуйста, сыграйте еще раз песню о реке, которая движется и не движется и вся из лунного серебра.Радио снова закрутило песню. Количество тюков с письмами удвоилось, а затем утроилось.
В 1957 году песня «Подмосковные вечера» в исполнении Владимира Трошина стала торжественной песней Московского фестиваля молодежи и студентов. Полной неожиданностью Соловьев-Седой получил за эту песню Первую премию и Большую золотую медаль фестиваля.
Оффлайн-версия подкаста включает выпуски в форматах MP3 и PDF. Файлы PDF доступны в двух версиях: для настольных компьютеров и мобильных устройств.
С тех пор песня была переведена на несколько языков и завоевала сердца не только россиян, но и многих иностранцев.
Русские, спасающиеся от репрессий Путина во время войны
Когда Миллер приехала в Тбилиси, она искала клавесин, чтобы подготовиться к предстоящему прослушиванию. Она связалась с местным оркестром, в котором есть инструменты в стиле барокко. Через шесть дней ее просьба была отклонена. По ее словам, когда она настаивала, ее контакты подразумевали, что ей отказали, потому что она русская.
В свою первую ночь в Тбилиси я увидел еще одну старую подругу, Катю Петровскую. Она родилась в Киеве в русскоязычной еврейской семье, училась в школе в Москве и в университете в Эстонии, закончила аспирантуру в Москве и, в конце концов, с мужем-немцем переехала в Берлин, где они создали семью, и она стал известным немецкоязычным писателем. Их дети выросли, и Петровская с мужем переехали в Тбилиси. Теперь Россия бомбила Киев, а мать Петровской, восьмидесятишестилетняя учительница истории на пенсии, была там одна и отказывалась от эвакуации.
Мы с Петровской встретились ненадолго: мой рейс приземлился в Тбилиси в час ночи, а она улетала в шесть. Она собиралась в Берлин, где должна была помочь с доставкой бронежилетов для украинской армии, организовать помощь беженцам и выступать в СМИ в защиту Украины. Она почти не спала с 24 февраля. У нее не было терпения к некоторым своим близким русским друзьям, которые публиковали стихи и душевные эссе на темы вины и ответственности.— На это нет времени, — сказала она. «Ты должен работать.» То, что эти друзья не разделяли ее чувства безотлагательности, что они могли быть созерцательными и солипсическими, казалось ей моральным провалом. «Космос раскололся, и я не знаю, как смогу снова поговорить с кем-то из них», — сказала Петровская. «Они очарованы собственным несчастьем. Я понимаю — за протест можно сесть на пятнадцать лет. Тем временем мои друзья в Киеве самоубийственно остаются там, потому что это их город, и они работают над тем, чтобы поверить, что это не может произойти — пока они там, это не произойдет.
Между Киевом, городом, который бомбят, и Москвой нельзя сравнивать. За исключением, пожалуй, этого: это — капитуляция перед путинской тиранией — уже произошла в Москве. «Террор будет настоящий», — сказала Примакова. «Мы будем наблюдать за этим издалека. Там есть люди, готовые шагнуть в огонь. Им было бы легче, если бы мы могли шагнуть с ними в огонь». Примакова ростом около пяти футов; Колмановский на несколько дюймов выше. Они оба носят очки. У них шестеро детей на двоих.Оба неоднократно сталкивались с московскими полицейскими в полной боевой экипировке. «Я сделала все, что могла», — продолжила она. «Но я не герой. Я не чувствую вины перед украинцами, потому что не чувствую, что то, что происходит в Украине, делается от моего имени, но я чувствую вину перед людьми, которые остались в Москве. И каждый раз, когда кто-то, кто мне небезразличен, уходит, я вздыхаю с облегчением и понимаю, как я боялся за них. Это эгоистичное чувство, это облегчение, потому что оно означает, что я чувствую себя немного менее виноватым.
Ответственность, виновность, вина, стыд, будь то индивидуальный или коллективный — множество градаций этих чувств близко к поверхности в каждом из новых изгнанников. «Первые пять дней я не мог перестать трясти руки, — сказал Алешковский. «Я бы предпочел буквально сгореть от стыда. Мы все ответственны за эту войну. Даже те, кто много сделал для предотвращения этого, сделали недостаточно — потому что началась война».
В 1968 году дед Бабицкого Константин Бабицкий был одним из семи человек, арестованных на Красной площади за протест против советского вторжения в Чехословакию; он отсидел три года в ссылке.Бабушка Бабицкого Татьяна Великанова была арестована в 1979 году за редактирование подпольного издания о политических преследованиях. Приговоренная к четырем годам лишения свободы и пяти годам ссылки, она отвергла предложенную во время перестройки амнистию и отбыла свой срок. Бабицкой было пять лет, когда она воссоединилась с семьей в Москве. «Она была сделана из стали, — сказал Бабицкий. Он чувствует, что унаследовал не эту ее часть, а ее абсолютную готовность взять на себя ответственность. «Если я буду продолжать считать себя русским, если я буду носить с собой русскую культуру, как драгоценный камень, — сказал он, — то я должен признать, что русская культура содержит в себе возможность этой войны — что можно читать Толстого. , автор лучших когда-либо написанных антивоенных текстов, и сделай это .
Как жить русскому, пока Россия бомбит украинские дома, школы и роддома? «Я не знаю, что я могу сказать украинцу», — сказал Бабицкий. «Я не могу делать вид, что это Путин бомбит Украину, и я не имею к этому никакого отношения. Я не могу просить прощения, потому что прощения нельзя давать, пока Харьков бомбят. Так что я говорю, что у меня внутри огромная дыра, и я прошу их сказать мне, что я могу сделать. И это несправедливо по отношению к ним».
Кремер, бывший ведущий новостей, является основателем московской компании подкастов Libo/Libo (Или/Или).У Колмановского был популярный подкаст о науке, а Бабицкий был одним из ведущих шоу об этике; компания также создала программы для корпоративных клиентов. Либо/Либо существовало в основном вне политики, и именно это позволяло ему функционировать. «Некоторые рекламодатели просили, чтобы в рекламе, которая воспроизводилась вместе с их рекламой, или даже во всем подкасте, не было ни слова о политике», — сказал мне Кремер. Однако теперь категория «политического» расширилась и охватила всю жизнь. После того, как Россия приняла новые законы о цензуре, на девятый день войны Либо / Либо удалили последний выпуск подкаста Бабицкого до вторжения, потому что в нем было интервью с моральным философом о войне, и изменили один из выпусков подкаста Колмановского о собачьем интеллекте. , потому что он отметил: «Этот подкаст был записан до войны.«Все трое основателей Libo/Libo покинули страну, как и треть из примерно двадцати ее сотрудников. Весь день, каждый день в общей комнате общежития или гостевого дома Кремер устраивала встречи в Zoom со своими соучредителями, сотрудниками и клиентами, пытаясь понять, как сохранить компанию. «Как будто я продолжаю разгадывать лабиринт в своем мозгу, и каждый путь — это тупик, но я не могу остановиться», — сказала она.
Основным источником дохода Бабицкого, помимо его подкастов, была работа по редактированию в книжном издательстве.«Это хорошее издательство документальной литературы, и я не могу представить, что его ждет в будущем», — сказал он. Примакова, у которой есть доля в компании, занимающейся исследованиями рынка, которой владеет ее мать, все еще принимала звонки от крупных корпоративных клиентов, но, по ее словам, вскоре они поняли, что рынка для исследования больше не осталось. Преимущество этих работ заключалось в том, что они были портативными, но мир, в котором изгнанники могли работать удаленно, становился миражом. «Сейчас люди говорят о том, куда они собираются пойти и как они собираются снять деньги со своих российских счетов, но вскоре люди начнут возвращаться», — сказал Кремер.«Они ушли в знак протеста, потому что оставаться было невыносимо. Но вам нужно много денег, чтобы поддерживать такой протест».
Много лет назад я нашел фотографию в бумагах моего прадеда. Это было сделано в 1913 году, в год невиданного расцвета России. Мой прадед, в то время известный политический журналист лет тридцати пяти, был с группой людей, одетых в белое белье, и все выглядели так, как будто они изобрели дружбу и хорошую жизнь. Большая часть этой группы эмигрировала в течение последовавшего за этим десятилетия войн и революций.Мой прадед остался, нашел способы работать в издательском деле и рядом с ним, не вмешиваясь в политику, потерял все, что у него было, и как минимум дважды пробирался обратно к относительному благополучию. До конца века его семья таскала с собой мебель из красного дерева, изысканный фарфор и столовое серебро из славного прошлого — не как семейные реликвии, а как предметы обихода в стране, где подобные предметы больше не производились. Теперь Россия вступала в другую эпоху, когда вещи — одежда, мебель, автомобили — приходили в основном из прошлого.
В декабре в Москве Ирина Щербакова, историк ГУЛАГа, познакомила меня с выставкой, которую она курировала в Мемориале, первой и крупнейшей в России историко-правозащитной организации. Одним из экспонатов выставки стало выцветшее голубое платье, бессчетное количество раз латанное и залатанное, один из тех материальных предметов, запечатлевших перипетии советского века, — его хозяйка носила в театре, где ее арестовали, а потом до года допросов в тюрьме.Сейчас Щербакова находилась в Тель-Авиве, рассчитывая в скором времени отправиться в Германию. Мемориал был закрыт по решению суда 28 февраля, а 4 марта в ходе полицейского рейда он был разграблен. В тот же день Сахаровский центр, музей и образовательное учреждение имени диссидента, лауреата Нобелевской премии мира, закрылся для публики. Его директор и его семья бежали в Европу через Ташкент.
— Я хочу вернуться и проснуться в своей постели, — сказал Кремер. — Но все мои люди ушли.
12 марта пара тысяч вновь прибывших россиян собралась перед зданием, где раньше располагалось российское посольство в Тбилиси.(Грузия разорвала дипломатические отношения с Россией в 2008 году.) Они подняли гигантский сине-желтый флаг и скандировали «Нет войне!», «Мир Украине, свобода России!» время, когда на российских протестах еще были кричалки: «Россия будет свободной!» «Россия без Путина!» Песнопения звучали нерешительно; каждый замер после нескольких повторений.
Группа разошлась и снова собралась, как ртуть: Венявкин и Шенгелия, Бабицкий и Кремер, Примакова и Колмановский, и разные детки и бабушки и дедушки.«Я не могу ничего воспевать», — сказала Примакова. «В чем смысл? Я понял тот момент, когда мы рисковали, когда нас окружил ОМОН, и когда водители, сигналящие в поддержку, тоже рисковали». Как бы ни было трудно говорить о вине и ответственности, еще труднее понять, что делать людям, составлявшим когда-то российское гражданское общество, теперь, когда их больше нет в России.
Свердлин, директор организации для бездомных «Ночлежка», первые дни ссылки провел в Таллинне, помогая другим людям бежать из России, организовывая места на рейсах, зафрахтованных техническими руководителями.Он провел собрание в Zoom, чтобы сообщить своим сотрудникам, что уходит в отставку; остаться у руля поставило бы организацию под угрозу. Он планировал проехать через Восточную и Южную Европу в Грузию, где оказались многие его друзья. «Я верю, что вернусь» в Россию, — сказал он. «Я помню всех тех людей, которые уехали в 1918-1919 годах, думая, что вернутся через пару лет, а потом было семьдесят лет спустя. Но я думаю режим сейчас в агонии, очень болезненный для пациента и для окружающего мира, но думаю он закончится через пару лет и я вернусь.
Алешковский, приземлившийся в Вильнюсе, тоже планировал пробиться в Грузию, где провел много времени. Он ушел из своего фонда в декабре, после борьбы с депрессией и выгоранием, но теперь, казалось, у него не было другого выбора, кроме как основать другую НКО, чтобы помогать другим изгнанникам. «Я видел, что у всех остальных — у украинцев, у белорусов — есть своя диаспора, а русские приезжают ни с чем и потом даже не могут получить доступ к своим сбережениям», — сказал он.
Он не заглядывал далеко в будущее.«Кто знает, будет ли через пару месяцев Вильнюс или Тбилиси?» он сказал. Путин, продолжил он, «угрожает ядерной войной, и это не пустые слова — это слова человека, который — это ведущий войну». Я спросил его, почему бы не поехать куда-нибудь вроде Занзибара? Алешковский ответил: «Мое любимое место в мире — архипелаг Чатем у побережья Новой Зеландии. «Но даже если предположить, что ядерная война не повлияет на него, жизнь с осознанием того, что все, кого вы любили, погибли в ядерной войне, и вы ничего не сделали, чтобы ее остановить, не стоила бы жизни.
Венявкин, к своему удивлению, обнаружил, что оптимизм растет. Предыдущее десятилетие он провел, управляя образовательными проектами — летними школами, дискуссионными клубами, сериями лекций — вне официальной университетской системы. Как и другие ссыльные, он работал над созданием маленького гуманного альтернативного мира внутри огромной путинской автократии. Теперь, когда этого параллельного общества не стало, Венявкин мог думать только о будущем, которое стало странно яснее. «Я отказываюсь смотреть на это как на какую-то личную катастрофу», — сказал он.«Катастрофа — это то, что происходит в Украине».
Как распад Советского Союза объясняет нынешнюю напряженность между Россией и Украиной: NPR
Советский лидер Михаил Горбачев завершает свою речь об отставке после произнесения ее в Кремле в Москве 25 декабря 1991 года. Спустя 74 года Советский Союз распался, распавшись на 15 стран. Но между бывшими советскими республиками часто возникали трения, включая нынешнее противостояние между Россией и Украиной. Лю Хын Шинг/AP скрыть заголовок
переключить заголовок Лю Хын Шинг/APСоветский лидер Михаил Горбачев завершает свою речь об отставке после произнесения ее в Кремле в Москве 1 декабря.25, 1991. Через 74 года Советский Союз распался, распавшись на 15 стран. Но между бывшими советскими республиками часто возникали трения, включая нынешнее противостояние между Россией и Украиной.
Лю Хын Шинг/APВ день Рождества 1991 года советский лидер Михаил Горбачев сел за стол в глубине Кремля и приготовился произнести монументальную речь. Репортер Associated Press Алан Куперман был среди немногих журналистов, допущенных внутрь.
«Нас провели в какое-то подземное помещение, где была обычная телевизионная студия с этими большими штативами советских времен и огромными камерами.» — вспоминал Куперман. «Мы посидели там некоторое время, а потом вошел Горбачев».
Куперман и фотограф AP Лю Хын Шинг были строго предупреждены, чтобы они не задавали вопросы и не фотографировали.
«Это была необыкновенная речь. Помню, я подумал, что Горбачев выглядел очень усталым», — сказал Куперман. «Он выразил тревогу по поводу будущего.Но я подумал, что он просто почувствовал облегчение».
Горбачев объявил, что после 74 лет существования одной из самых могущественных стран мира Советский Союз больше не существует и распадется на 15 отдельных стран.
Когда Горбачев закончил говорить, Лю проигнорировал данное ему предупреждение и быстро сделал фотографию, ставшую культовой: Горбачев закрывает папку со своей речью, отмечая конец советской империи.
Через несколько секунд к Лю подошел сотрудник советской службы безопасности и «сильно ударил его прямо в живот», — сказал Куперман.
Но у него была фотография. Журналистов вывели из комнаты в коридор. Они видели, как мимо проходили советские чиновники с огромными красными советскими флагами, украшенными золотыми серпом и молотом.
Когда Куперман вышел из Кремля и посмотрел на ночное московское небо, он вдруг понял, что только что видел.
«Они несли флаги, которые только что сняли с флагштоков над Кремлем. И это видно ночью, потому что эти флагштоки всегда были освещены», — сказал Куперман.
Флаги исчезли, как и Советский Союз.
Президент России Владимир Путин в четверг провел пресс-конференцию в Кремле. Он сказал, что Россия не планировала вторгаться в Украину. Он обвинил НАТО в напряженности в регионе, заявив, что альянс должен дать гарантии того, что он прекратит расширение в Восточной Европе и никогда не примет Украину. Александр Земляниченко/AP скрыть заголовок
переключить заголовок Александр Земляниченко/APПрезидент России Владимир Путин во время пресс-конференции в четверг в Кремле.Он сказал, что Россия не планировала вторгаться в Украину. Он обвинил НАТО в напряженности в регионе, заявив, что альянс должен дать гарантии того, что он прекратит расширение в Восточной Европе и никогда не примет Украину.
Александр Земляниченко/APТрения с 1991 года по сегодняшний день
Если бы это был просто исторический рассказ, мы могли бы отметить 30-летие распада Советского Союза в эти выходные и остановиться прямо на этом.Но можно провести прямую линию от того исторического дня к противостоянию, которое сейчас разыгрывается на российско-украинской границе. По оценкам, у границы России сосредоточено около 100 000 военнослужащих, включая танки и тяжелую артиллерию.
Россия и Украина имеют общую — и зачастую бурную — историю, которая насчитывает 1000 лет. И они никогда полностью не распутывали эту историю и не разошлись.
«У людей короткая память, — сказал Владислав Зубок, российский историк, преподающий в Лондонской школе экономики.Он также является автором новой книги « Крах: Падение Советского Союза».
«История украинско-российской напряженности восходит к быстрому и неожиданному распаду Советского Союза», — сказал Зубок.
Крах означал, что тысячи единиц советского ядерного оружия были разбросаны по четырем новообразованным государствам, включая Россию и Украину.
Россия сохранила ядерное оружие.Украина отказалась от своего арсенала в 1994 году в обмен на обещание России и других, что ее границы не будут нарушены.
Казалось бы, беспроигрышный вариант. Но Зубок говорит, что реальность оказалась намного сложнее.
«Когда внезапно рушатся империи больших государств, история производит много мусора и мусора, много мусора, который блокирует не только хорошие отношения, но блокирует даже взаимопонимание между странами», — сказал он.
Российские войска принимают участие в учениях на юге России, недалеко от границы с Украиной, 1 декабря.14. Около 100 000 российских военнослужащих находятся в приграничной зоне, что вызывает обеспокоенность по поводу очередного российского вторжения в Украину. Российские войска захватили Крымский полуостров у Украины в 2014 году и остаются там по сей день. АП скрыть заголовок
переключить заголовок АПРоссийские военные принимают участие в учениях на юге России, недалеко от границы с Украиной, 12 декабря.14. Около 100 000 российских военнослужащих находятся в приграничной зоне, что вызывает обеспокоенность по поводу очередного российского вторжения в Украину. Российские войска захватили Крымский полуостров у Украины в 2014 году и остаются там по сей день.
АПВмешательство Путина в соседние государства
А когда возникают трения, неоднократно вмешивается президент России Владимир Путин.
Он называет распад СССР «величайшей геополитической катастрофой 20-го века».«Российские силы захватили Крымский полуостров у Украины в 2014 году и остаются по сей день. Путин писал прошлым летом, что Россия и Украина на самом деле являются одной страной, которой они были в течение долгих периодов на протяжении веков.
На пресс-конференции в Кремле в четверг Путин сказал, что не планирует вторжения, и снова сказал, как и много раз до этого, что реальная угроза исходит от расширения НАТО в Восточную Европу и возможности того, что Украина может когда-нибудь присоединиться к альянсу. США, которые пришли со своими ракетами к нам домой, к порогу нашего дома», — сказал Путин, имея в виду НАТО.— А вы требуете от меня каких-то гарантий. Вы должны дать нам гарантии. Вы! И немедленно, прямо сейчас.
В настоящее время НАТО насчитывает 30 членов, в том числе 14 европейских стран, которые были добавлены за последние два десятилетия. В их число входят три бывшие советские республики, прибалтийские народы Эстонии, Латвии и Литвы.
Зубок говорит, что не знает, что произойдет в ближайшее время. Но как историк он видит долгосрочные трения.
Прочное решение, по его словам, «потребует коренной смены режима либо в России, либо на Украине, и я не вижу предпосылок ни для того, ни для другого развития.»
Упущенные возможности
Бывший дипломат США Дональд Дженсен говорит, что прогнозы относительно России всегда трудны. Он работал в посольстве в Москве во время распада Советского Союза, а затем и в последующие годы.
Он считает, что США слишком сосредоточены на построении демократии в России, в то время как русские на самом деле боролись друг с другом за власть и деньги.
«Проводя политику, основанную на демократических преобразованиях, мы попали в большие неприятности, — сказал он.«Я говорю это с большим смирением, мы неправильно поняли, что произошло из-за упущенных вещей, таких как денежный вопрос».
Он приводит пример в 1995 году, когда ехал в трамвае по Москве и увидел Владимира Крючкова, бывшего главу советской службы безопасности, КГБ, который руководил неудавшейся попыткой государственного переворота против Горбачева в августе 1991 года, за четыре месяца до Крах СССР.
Дженсен устроил встречу, и за бутылкой водки они обсудили последние дни Советского Союза.Дженсен сказал, что его поразило то, как некоторые высшие советские чиновники, казалось, меньше беспокоились о распаде СССР, чем о потере привилегированного положения, которое позволяло им зарабатывать большие суммы денег.
«Мы потратили много времени, думая о вас (Крючкове) как о жестком коммунистическом идеологе, и мне кажется, что КГБ зарабатывает деньги», — сказал Дженсен Крючкову. «Он посмотрел на меня в своих больших очках из-под кока-колы и сказал: «Конечно, были».
Дженсен все еще изучает Россию. Сейчас он в Ю.С. Институт мира. И хотя он критически относится к некоторым американским политикам, возможно, самая большая неудача — это возможность, которую Россия упустила за последние три десятилетия.
«Россия упустила шанс интегрироваться в глобальную и европейскую архитектуру безопасности и экономические структуры», — сказал Дженсен. «Мы не ожидаем, что Россия будет западной. Но вы ожидаете, что она внесет положительный вклад в глобальный мир и безопасность, и я просто не вижу, чтобы это происходило».
Улики, говорит он, выставлены вдоль российско-украинской границы.
Грег Майр, корреспондент NPR по национальной безопасности, работал в Москве с 1996 по 1999 год. Подпишитесь на него @gregmyre1.
Почему Алексей Навальный вернулся в Россию и лапы Путина
Активист российской оппозиции Алексей Навальный попал прямо в руки российской полиции 17 января, когда вернулся из Германии, где пять месяцев восстанавливался после покушения, ответственность за которое он и его сторонники возложили на Кремль.
Полиция задержала Навального, самого известного российского критика президента Владимира Путина, на пограничном контроле в воскресенье вечером в московском аэропорту Шереметьево.В понедельник его судили в РОВД подмосковных Химок, где судья поместил его под арест на 30 суток до следующего суда, назначенного на 29 января.
Навальный обвиняется в нарушении условий испытательного срока за растрату, дело 2014 года, по его словам, было сфабриковано. Если суд согласится, его посадят за решетку на три с половиной года. Десятки людей собрались возле участка на лютом морозе с криками «выпустите его!».
Навальный, глава Российского фонда борьбы с коррупцией, в последние годы все чаще становится занозой в боку Путина своими уличными протестами, политическими кампаниями и разоблачениями коррупции в правительстве, которые помогли свергнуть союзников президента на местных выборах. Он был заключен в тюрьму более десяти раз, провел сотни дней под стражей в полиции с 2011 года и был оставлен в коме после отравления сильнодействующим нервно-паралитическим веществом в прошлом году.
Борец с коррупцией знал, что его ждет по возвращении.В конце декабря его имя было добавлено в федеральный список разыскиваемых в связи с предполагаемыми нарушениями условного срока. Кроме того, 29 декабря Следственный комитет России возбудил новое уголовное дело, обвинив его в предполагаемом нецелевом использовании краудсорсинговых средств в его Антикоррупционном фонде. Если его вина будет доказана, он может быть заключен в тюрьму на срок до десяти лет. Некоторые задаются вопросом, почему он рискнул своей свободой и своей жизнью, чтобы вернуться?
Изгнание из России не было вариантом для Навального
Навальный, например, сказал, что никогда не сомневался, что вернется на родину.«Вопрос «вернуться или нет» никогда не стоял передо мной, — сказал он в своем посте в Instagram 14 января. — В основном потому, что я никогда не уезжал. Я оказался в Германии, попав в реанимацию, по одной причине: меня пытались убить».
Его близкий коллега Владимир Ашурков, исполнительный директор Фонда борьбы с коррупцией, проживающий в изгнании в Лондоне, рассказал TIME, что еще в августе у него возникла идея обсудить с Навальным, как он может продолжить свою борьбу из безопасности другой страны.«Но когда мы начали разговаривать, я понял, что это не вариант. Его бой проходит в России, и он не сделал ничего плохого», — говорит он.
В августе прошлого года Навальный был отравлен Новичком, запрещенным на международном уровне нервно-паралитическим веществом, разработанным в Советском Союзе и России, во время визита в сибирский город Томск. Когда он вышел из медикаментозной комы в Берлине, будучи доставленным туда по воздуху из Омска, он сразу же обвинил Путина в причастности к теракту.Россия последовательно отрицает свою причастность. Атака побудила ЕС и Великобритания ввела санкции — замораживание активов и запрет на выдачу виз — в отношении примерно шести российских чиновников, что привело к падению отношений между Россией и Европой.
В декабрьском отчете расследовательской новостной организации Bellingcat совместно с независимыми СМИ были выявлены восемь оперативников ФСБ, работавших на подпольное подразделение, которые, по версии следствия, стояли за терактом.Проанализировав данные мобильных телефонов и данные о поездках, они обнаружили, что с 2017 года эти оперативники следили за Навальным более 30 раз. Элиот Хиггинс, основатель Bellingcat, говорит: «Мы обнаружили несколько случаев, когда эта команда ФСБ, похоже, была причастна к успешному убийству. других деятелей и неудавшиеся убийства некоторых других».
Через несколько дней Навальный опубликовал на YouTube запись телефонного разговора, на которой он обманывает сотрудника ФСБ, предположительно причастного к покушению, Константина Кудрявцева, чтобы он рассказал, как тот пытался его отравить.Во время 49-минутного разговора, в котором Навальный представился помощником, Кудрявцев рассказал, что оперативники отравили его через трусы.
Путин, который никогда не называет Навального по имени, а вместо этого называет его «берлинским пациентом» или «блогером», отрицал причастность ФСБ. «Если бы они хотели [отравить его], то, вероятно, довели бы дело до конца», — сказал он на пресс-конференции 17 декабря. .«Каждый шаг, предпринятый Кремлем, может сделать Навального более известным», — говорит Бен Ноубл, преподаватель российской политики в Лондонском университетском колледже Великобритании. По быстрому аресту Навального видно, что власти пытаются «как можно скорее вывести его из поля зрения общественности», говорит Ноубл. «Они не хотят, чтобы дома его встречали как героя», — добавляет он. Это может объяснить, почему власти в последнюю минуту перенаправили его самолет из аэропорта Внуково, где собрались журналисты и сотни сторонников, в другой московский аэропорт.
Возвращение Навального имеет «особо высокие ставки» для Кремля в связи с парламентскими выборами, запланированными на сентябрь, говорит Ноубл. Партия Путина «Единая Россия» (ЕР) как никогда прежде сталкивается с проблемой сохранения квалифицированного большинства в парламенте с поддержкой, колеблющейся на уровне около 31%, согласно государственному социологическому центру ВЦИОМ, достигнув рекордно низкого уровня в 30,5% в августе. «Кремль не хочет, чтобы Навальный и его команда делали их более сложными, чем они будут, особенно с учетом экономической ситуации и неопределенности в связи с пандемией», — говорит Ноубл.
Выборы станут испытанием инициативы Навального по «умному голосованию», которая ориентирует избирателей на поддержку кандидатов, которые с наибольшей вероятностью победят выдвиженца от «Единой России». На московских городских выборах 2019 года — первом голосовании, на которое нацелено «умное голосование», — правящая партия потеряла треть своих мест в городском совете, а ее большинство сократилось до пяти.
Что также беспокоит Кремль, говорит Ноубл, так это то, что Навальный стал более узнаваем, чем когда-либо, в России.В мае 2013 года количество людей, заявивших, что никогда о нем не слышали, составляло 59%, по данным Левада-центра, независимого агентства по проведению опросов в Москве. К сентябрю прошлого года этот показатель упал до 18%. Также выяснилось, что 20% респондентов одобряют его по сравнению с 6%, а количество людей, которые его не одобряют, увеличилось с 35% до 50%.
Что мир теперь будет делать с Навальным?
Эксперты говорят, что Навальный в ближайшее время не выйдет на свободу. «Учитывая скорость, с которой власти пытаются вывести Навального из поля зрения общественности, они, скорее всего, собираются его посадить», — говорит Ноубл.
Должностные лица в Великобритании и ЕС осудили этот шаг, а некоторые призвали к новым санкциям против России за нарушение прав человека. Новый советник Джо Байдена по национальной безопасности Джейк Салливан призвал к немедленному освобождению Навального и сказал, что «виновные в возмутительном нападении на его жизнь должны быть привлечены к ответственности».
Но многие сомневаются, что это поможет Навальному. Хиггинс из Bellingcat говорит, что реакция на арест Навального «совершенно беззубая».«Отравление Навального — это лишь одно из событий, которое Bellingcat связывают с ФСБ, — говорит он. «По всему миру происходят убийства, попытки государственного переворота, не говоря уже о попытках вмешательства России в демократические процессы. Это только то, что мы знаем об этом. России наплевать на санкции», — говорит он.
Ашурков утверждает, что санкции в значительной степени неэффективны, потому что они не нацелены на достаточное количество лиц, принимающих решения в путинском режиме, которые прячут свои деньги на Западе.За несколько дней до того, как Навальный сел на свой рейс, он и Ашурков согласовали список из восьми человек, которые, по их мнению, должны быть подвергнуты санкциям. В список, который Ашурков опубликовал на своей странице в Facebook 18 января, входят министр здравоохранения России и министр сельского хозяйства.
Даже если он останется за решеткой, возвращение и арест Навального все же могут стать решающим моментом для России и правительств всего мира. «Если международное сообщество не сделает что-то, что волнует Россию, Россия поймет, что ей может сойти с рук все, что она хочет», — говорит Хиггинс.
Больше обязательных к прочтению историй от TIME
Свяжитесь с нами по телефону по адресу [email protected]
Как и общая рейтинговая система Encompass, маяк культуры и сообщества предназначен для развития по мере разработки показателей и готовности к интеграции.Ниже вы можете найти дополнительную информацию о метриках, которые мы в настоящее время оцениваем в этом маяке, и их значимости для некоммерческой деятельности.
Скрыть
Отзывы постоянных клиентов
Наше партнерство с Feedback Labs и Candid, а также другими партнерами, включая Fund for Shared Insight, GlobalGiving и Keystone Accountability, позволяет нам оценивать методы обратной связи постоянных клиентов некоммерческих организаций с помощью информации, собранной на Candid’s. сайт.
Практика обратной связи показала, что она поддерживает лучшие результаты в области разнообразия, справедливости и вовлеченности, что является важной областью оценки, которую мы намерены расширять и развивать в будущем.Feedback Labs задокументировала несколько исследований, которые показывают, что помимо достижения организационных целей некоммерческие организации, которые внимательны и реагируют на проблемы и идеи, поднятые бенефициарами, устанавливают более тесные отношения с людьми, которым они служат, способствуют большей справедливости и расширяют возможности избирателей способами, которые могут помочь обеспечить лучшие долгосрочные результаты. Здесь вы можете найти ресурсы, которые помогут некоммерческим организациям улучшить свои методы обратной связи.
Дополнительную информацию о том, как мы оцениваем этот показатель, можно найти здесь.
Разнообразие, равенство и инклюзия
Скрыть
Разнообразие, равенство и инклюзивность
Растет число исследований, которые показывают, что эффективные методы DEI могут способствовать более позитивной организационной культуре, что может повлиять способность некоммерческой организации оказывать влияние на людей и сообщества, которым они служат. Национальный совет некоммерческих организаций собрал несколько ресурсов и исследований, в которых документировано, как эффективные методы DEI могут помочь организациям развивать чувство принадлежности и мотивации сотрудников, улучшать методы управления и руководства, а также стимулировать инновации, которые могут помочь некоммерческим организациям в достижении их целей.
Наша предварительная оценка практики DEI некоммерческой организации была разработана с учетом опыта и советов десятков лидеров некоммерческого и благотворительного секторов и основана на информации о стратегиях справедливости, собранной через демографический профиль Candid. Charity Navigator разработал план повторения и расширения наших предварительных рейтингов DEI и будет внедрять его постепенно, чтобы предоставить благотворительным организациям достаточно времени для включения, отчетности и потенциального улучшения своей практики участия в акционерном капитале.Ресурсы, которые помогут некоммерческим организациям улучшить свою практику DEI, можно найти здесь.
Дополнительную информацию о том, как мы оцениваем этот показатель, можно найти здесь.
‘Там были все точки. Мы просто не смогли их соединить».
За день до того, как Россия начала войну против Украины, я был в приморском городе Сочи на юге России, недалеко от украинской границы, присутствовал на фестивале искусств и наслаждался отдыхом от темной и снежной московской зимы среди пальм и зелени. склоны холмов.
Сочи находится на Черном море, как и Украина. Мы с коллегами месяцами говорили об аэрофотоснимках, на которых видно скопление войск у границ России с Украиной, явно угрожающее новым вторжением. Это была подготовка или запугивание? Казалось, ничего не происходит, даже когда США начали предупреждать о неминуемой атаке.
Я работаю в The Moscow Times, независимой газете, основанной в 1992 году после распада Советского Союза, которая выходит в Интернете на английском и русском языках.Я, как художественный редактор газеты, планировала посетить Зимний международный фестиваль искусств в Сочи, который начнется 16 февраля. За несколько дней до отъезда я спросила у редактора, не поехать ли мне — не будет ли мне безопасно находиться на Черноморское побережье, если бы началась война?
«Ты будешь в группе, — сказала она, — и я не думаю, что она начнется». Я сказал: «Я тоже не верю, но дело в том, что я не думал, что Россия аннексирует Крым в 2014 году». Она сказала: «Я не думала, что они вторгнутся в Грузию в 2008 году».
Теперь я узнаю, что все точки были на месте.Мы просто не могли их соединить. Мы не могли представить себе полномасштабное вторжение, потому что полномасштабное вторжение было невообразимо.
***
И вот я поехал в Сочи, что сейчас кажется тысячу лет назад, и проводил каждую ночь в городском приморском Зимнем театре, смотря лучшее из русской и зарубежной культуры, смесь традиционных и очень нетрадиционных музыкальных и театральных постановок, со стоячими овации и вызовы занавеса, и местные бабушки, держащие за руки внуков, шепчут инструкции о надлежащем театральном этикете.
Вечером 23 февраля я прилетел обратно в Москву. На следующее утро началась война.
Все изменилось в мгновение ока. Через две недели я оказывался в микроавтобусе с водителем и шестью людьми, тремя собаками и горами чемоданов и сумок, готовясь пересечь границу из России. Я был бы последним из сотрудников Moscow Times, покинувшим страну, частью исхода, который включал в себя большинство иностранных корреспондентов в России и тысячи россиян.
Я покидал место, где прожил более 40 лет.
***
Я не собирался всю жизнь проводить в Москве. После окончания колледжа в 1978 году я приехал в Москву, чтобы продолжить изучение русского языка и стать переводчиком. За исключением нескольких лет в 1980-х, я живу там до сих пор. Я работал переводчиком, полевым продюсером и репортером в тележурналистике, менеджером некоммерческих коммуникационных программ и в газете The Moscow Times почти 20 лет.Веду колонку о русском языке и культуре, а с 2015 года работаю художественным редактором.
Попутно я вышла замуж и развелась, танцевала на свадьбах и была на похоронах, была крестной матерью и почетной теткой, купила квартиру и ряд русских машин, проводила лето на даче, пела в хоре, путешествовала сельскую местность с моей русской собакой-терапевтом, научился делать сибирские пельмени, посещал все художественные выставки и музеи и имел любимые места в Большом театре.У меня есть друзья, которых я знаю уже четыре десятилетия, и они наблюдали, как их малыши росли и становились родителями собственных малышей.
Я не собирался оставаться навсегда, но и уходить не собирался. У меня было смутное представление, что в какой-то момент я продам свою квартиру и вернусь в США. Но этот момент всегда казался где-то в будущем, в далеком будущем.
Предоставлено Мэттом РотаВ четверг, через неделю после начала войны, у нас была встреча и телефонная конференция в редакции газеты.К тому времени в Москве нас было всего пятеро; часть персонала уже покинула Россию. Мы пытались работать в разных местах и часовых поясах. Это было не идеально, но за годы пандемии мы научились работать из дома.
Никто из нас не чувствовал опасности в Москве. Магазины были хорошо укомплектованы, нас никто не беспокоил, и у всех нас были подписки на VPN, которые маскировали наше географическое положение, чтобы мы могли продолжать читать веб-сайты и социальные сети, которые блокировало правительство.Один русский друг позвонил и напомнил мне запастись импортными лекарствами и кофе, пока цены не выросли. Другой посоветовал мне купить годовой запас импортных кормов, которые ест моя собака. Группа экспатов в Facebook постоянно писала о деньгах — выводе рублей и вводе валюты. Службы денежных переводов перестали работать, но я мог использовать свою американскую банковскую карту, чтобы снимать рубли в российских банкоматах.
Я не боялся ареста. Я думал, самое худшее, что может случиться, это то, что иностранных журналистов будут депортировать в кратчайшие сроки.Поэтому я сделал некоторые предварительные приготовления. Я позвонил своему ветеринару и попросил его чипировать мою собаку и сказать мне, какие документы мне нужно оставить у нее. Каждый день я спрашивал своих американских друзей, что они делают. Большинство оставались. Те, кто уезжал, изо всех сил пытались выбраться, так как в течение нескольких дней были отменены большинство прямых рейсов в Европу. Один американец, женатый на русском, планировал остаться, но их дочь в панике позвонила им из Нью-Йорка и заставила пообещать уехать.Им удалось достать авиабилеты из Москвы в Таллинн, Эстония, на 8 марта, но в пути предстояло три пересадки и около 30 часов — в три раза больше, чем потребовалось бы на дорогу.
Душевная жизнь наша, может быть, и была полна суматохи, но сама Москва как-то странно притихла, точно подтянула тротуары и захлопнула двери и окна. В парке через дорогу от моего многоквартирного дома ледяные горки детской площадки, заполненные болтающими счастливыми детьми, были пусты и беззвучны.На наших утренних прогулках с собаками мои друзья говорили обо всем, кроме войны — не знаю почему. Считали ли они, как сказал один сосед, когда начались санкции, что «Байден просто не даст нам жить спокойно», и не хотели меня обидеть критикой моего президента? Или они мне не доверяли? К моему стыду, я вспомнил страх советских времен, когда друзья или коллеги могли донести на вас властям. На всякий случай я рассказал о телешоу и погоде.
Самым странным на прошлой неделе было чувство навигации между двумя реальностями.Это была моя реальность жестокой войны, ведущейся против Украины и иностранцев, строящих безумные планы поездок. А потом был телевизионный реалити моих соседей, где дети вручали цветы российским солдатам в воюющих республиках Донбасса, благодаря их за спасение от геноцида украинцев. В их реальности НАТО бомбило российских солдат, а «наркозависимое, неонацистское» руководство Украины управлялось американцами. Как-то кто-то посмеялся над «фейковыми» видеозаписями бомбежки Киева — «как будто мы можем сделать что-то подобное.
Я обсудил свою ситуацию только с одной соседкой, которая поспешно выслала из страны своего сына-студента и начала планировать отъезд с дочерью. Она никому не сказала ни на работе, ни в округе, что уезжает. «Никогда не знаешь», — сказала она на лестнице, постукивая костяшками пальцев по перилам на старом советском коде, что означало «осведомитель».
***
В пятницу, 4 марта, на восьмой день войны, российский парламент принял закон о СМИ.«Фейковые новости» о войне наказываются лишением свободы на срок до 15 лет. Определение «фейковых новостей» в законе разъясняло, что войну нельзя называть «войной». Ее пришлось назвать «специальной военной операцией». Также были запрещены термины «вторжение» или «агрессия». Все, что «дискредитировало» вооруженные силы, было незаконным, но в чем заключалась «дискредитация», не уточнялось. Негосударственные СМИ могли использовать только источники российского правительства и государственных СМИ.
В газете мы сообщили о законе и ожидали, что он вступит в силу этой же ночью.Однако мы не думали, что это применимо к таким западным СМИ, как мы; The Moscow Times была зарегистрирована в Нидерландах.
Той ночью я проснулась как пуля в 3 часа ночи. На кухне я нащупала в темноте пульт от телевизора. У моей кабельной службы были CNN, BBC, EuroNews и несколько других зарубежных новостных каналов. Закону было всего несколько часов, но экран моего телевизора засветился объявлением о том, что CNN больше не доступен. Би-би-си и другие новостные каналы все еще были в эфире, но когда я пролистал свою ленту в Твиттере, там был список закрытых.Znak, независимое новостное агентство в Екатеринбурге — одно из последних интернет-изданий, которое все еще выходит, — закрылось. BBC, ABC, CBS уходили, по крайней мере, пока не оценят ситуацию. Судя по всему, закон будет распространяться и на нероссийские СМИ.
Я запаниковал. Я сел на свой компьютер, включил VPN и зашел в административный раздел газеты, чтобы очистить сайт. Названия разделов вроде «Россия вторгается в Украину» стали «Украина». Я убрал слова «война», «нападение», «вторжение» и «вторжение» из каждого заголовка.Если я не мог придумать, как переименовать статью, я убивал ее. Моя последняя языковая колонка называлась «Язык войны» — я удалил ее из сети. Я снял подписи. Я написал всем почти истерическую записку, что мы должны закрыться, пока мы все не уедем из страны. А потом я выпил еще кофе и стал листать статьи в поисках запрещенных слов.
Предоставлено Мэттом РотаПора было уходить.Но я все еще не был уверен. Возможно, я был паникёром. Может быть, это было не так уж и плохо. Я позвала свою старую подругу Евгению Альбац, известную в кругу друзей как Женя, журналистку и писательницу, которая всегда держится за правду — и не боится ее. У себя на квартире Женя заварила чай и открыла бутылку вина — потому что никогда не знаешь, что тебе нужно, — сказала она, — пока я приходил в себя в своих панических рассуждениях. Был ли я в опасности?
Женя этим утром только пару часов обсуждала новый закон с юристом, специализирующимся на регулировании СМИ.Теоретически, по ее словам, оштрафовать или наказать за нарушение должен владелец или редактор, а не писатель. Так что я, вероятно, не был в какой-либо реальной опасности.
Пауза. «С другой стороны, — сказала она, — всегда существует риск захвата заложников».
Правильно. В путинской России есть привычка арестовывать иностранцев на случай, если их можно будет использовать в качестве дипломатических карточек.
Я бы пошел.
Женя останется. «Я уже сто раз сказал или написал все, что думаю.Они знают обо мне все. Если бы они хотели меня арестовать, они бы уже это сделали», — сказала она. «Кроме того, это моя страна. Кто-то должен остаться и рассказать людям, что происходит».
Перед тем, как я ушел, мы налили по бокалам вина. Была суббота, 5 марта, день смерти Иосифа Сталина в 1953 году. Мы подняли бокалы и произнесли традиционный тост: «Тот умер, и этот тоже умрет».
***
Теперь, когда я решил уйти, мне нужно было придумать, как это сделать.К тому времени уехать из Москвы было трудно. Рейсам из Москвы было запрещено летать над воздушным пространством Европы. Люди могли вылететь только через несколько городов на юг и восток — Стамбул, Ереван и Бишкек — или сесть на автобусы из Санкт-Петербурга в Хельсинки и Эстонию. Я писал и звонил всем, у кого могла быть идея или кто мог помочь.
Один из наших сотрудников уехал из Москвы домой в Бишкек, столицу Кыргызстана в Центральной Азии. Два репортера также прилетели туда, прежде чем забронировать билеты в США.К. Нам с собакой там рады. Вношу в список. Я написал американцу, которого встретил в Аланье, Турция, несколько лет назад: «Если бы мы полетели туда, смог бы я найти квартиру в аренду с моей собакой?» Она сказала да. В списке. Я подумывал о том, чтобы переправить машину через границу где-нибудь, но не был уверен, что у меня будет время оформить все документы, необходимые для того, чтобы перевезти машину через международную границу, и еще меньше был уверен, что мне хватит 15-ти долларов. час езды в середине зимы в одиночку. Но у друга был друг на границе с Финляндией под Мурманском, который мог помочь, поэтому я оставил и этот вариант в списке.
А потом подруга в Латвии рассказала мне о транспортной услуге, которой она воспользовалась: микроавтобус из Москвы в Ригу через небольшой эстонский пограничный переход с меньшим количеством грузовиков, чтобы забивать дорогу. Один фургон довез вас до границы с Россией; другой подобрал вас на эстонской стороне и отвез в Латвию. Домашние животные приветствуются. Никаких клеток. Она могла забрать меня в Риге, столице Латвии. На самом деле, она могла бы помочь найти мне квартиру и устроить меня. Лучше всего то, что фургон должен был уехать через четыре дня, в среду вечером, и это будет стоить 190 евро — 90 для меня, 100 для моей собаки.В Риге проживало большое русское население и росла русская диаспора. Моей собаке было бы удобнее в фургоне.
Я бы так и поступил.
***
Я написал список дел: получить деньги, купить контейнеры для хранения, сделать дополнительные ключи, пройти ПЦР-тест и тест на антитела к Ковиду, позвонить ветеринару за документами на выезд, вытащить большой чемодан, перенести файлы в Dropbox, решить что взять, упаковать семейные фотографии и письма в корзины для друзей, чтобы выручить, если что-то случится с моей квартирой (что, я понятия не имел), купить европейскую медстраховку, перегнать машину (куда, я не знал ), очистить холодильник, постирать, настроить автоматическую оплату счетов, узнать, насколько холодно в Риге в марте.
Я хотел передать свою квартиру в собственность русскому другу или, если не было времени — и сейчас некогда — дать кому-то доверенность, которая позволит сделать это после моего отъезда. Но когда я позвонила юристу по недвижимости, он сказал мне, что только что 2 марта был принят закон, согласно которому все сделки с недвижимостью с участием иностранцев должны быть заверены специальной правительственной комиссией. Маловероятно, что какая-либо сделка будет разрешена.
Я надеялся хотя бы дать кому-нибудь доверенность на совершение действий от моего имени — каких дел? Я понятия не имел — но когда я позвонил нотариусу, чтобы оформить его, она вежливо спросила, из какой я страны, а потом попросила подождать минутку.Вернулась, сказала, что пришло уведомление, запрещающее оформлять доверенности на недвижимость для граждан «недружественных стран» — меня, — и ей очень жаль, но она не уверена. если бы она вообще могла что-нибудь для меня сделать.
***
К вечеру в среду я был кое-как готов: чемодан на больших колесах с одеждой, которая мне понадобится в первое время, компьютерная сумка, дорожная сумка с едой для моей собаки, сумочка и сумка с детскими вещами. бабушка отчаянно хотела отправить к внуку в Ригу.Мне сказали, что между пограничными постами нам придется идти пешком, так что я тренировался таскать все это. Тяжело, но возможно.
Я закрыл окна, выключил воду и газ. Я сделал несколько фотографий своей любимой комнаты в квартире — моего кабинета, заполненного книгами и предметами искусства, которые я собирал десятилетиями. Я кладу все свои автомобильные документы на свой стол с ключами рядом с папками с платежами по счетам и инструкциями по эксплуатации техники. Друг забирал меня, чтобы отвезти на место встречи, и у него были ключи от моей квартиры.
После того, как я показал ему, где находятся все запорные вентили и как работают дверные замки, он спустил первую партию багажа в машину. Сел «в дорогу» — русский обычай останавливаться перед отъездом, минутку посидеть и помолиться. А потом я вынесла свои последние сумки и собаку в холл и закрыла дверь перед жизнью, которой жила 44 года.
Перед тем, как войти в лифт, я услышал звонок в моей квартире — это мой друг звонил из подъезда, чтобы я его впустил.Я вставил ключ в замок, чтобы открыть дверь, и остановился. Еще одно русское поверье: возвращаться после того, как дверь захлопнулась, не к добру. Я дал сигнал зуммера и ушел.
Выйдя на улицу, я оглянулся на вход. Ночью кто-то нацарапал черным граффити бледно-желтую стену. «Net voine», — гласило оно: «Нет войне».
Хорошо, подумал я. Мой многоквартирный дом, в котором я прожил столько десятилетий своей жизни, был на правильной стороне истории.
Предоставлено Мэттом РотаУ фургона я встретил остальных пятерых путешественников; Я был единственным иностранцем.Мы просто кивнули друг другу; как-то задавать вопросы казалось навязчивым, слишком личным. В фургоне было три ряда сидений. Один человек сидел впереди с водителем, мать и дочь занимали первый ряд; женщина с пятилетней внучкой и двумя французскими бульдогами заняли второй ряд, а мы с собакой заняли последнее место. Я понял, что это был плохой ряд: узкое сиденье, мало места для ног, не жарко. Весь наш багаж был свален вокруг и под сиденьями. Один из бульдогов — Фрося — бросился на мою собаку, которая лежала рядом со мной и тряслась.Когда мы тронулись в путь, Фрося начала стонать и скулить, а девочка оборачивалась и вела безостановочный монолог: «Можно я поглажу твою собаку? Как ее зовут? Фрося не очень милая, а другая наша собака милая. Вы можете погладить ее, если хотите. Ваше пальто теплое? А вы умеете делать смайлики на окне? Я могу показать тебе!» Через некоторое время, пока Фрося продолжала стонать и дергать поводок, чтобы добраться до моей собаки, я притворился, что засыпаю. Маленькая девочка толкнула меня, чтобы привлечь мое внимание.
Я расхохотался.Это была чертовски долгая поездка.
Но через часок-другой Фрося перестала ныть, и девчушка уснула. Никто не говорил, даже между собой — от усталости или напряжения, не знаю. Мы мчались по ухабистым, неровным дорогам российской провинции, обгоняя дальнобойщики и расшатанные местные автомобили, а указатели деревень и городков появлялись и исчезали в вспышках фар. Я беспокоился о том, что упаковал и что забыл, и беспокоился о пересечении границы.
Должно быть, я задремал. Я проснулся примерно через семь часов после того, как мы выехали из Москвы, когда фургон остановился и дверь открыл пограничник, который посветил в нас фонариком. «Покажите паспорта!» Мы все подняли свои паспорта. «Дай мне твои!» он сказал мне. Я передал его, он взглянул на него и вернул обратно, по-видимому, не обеспокоившись тем, что американец предъявил американский паспорт в фургоне, полном русских и собак.
Мы въехали в то, что я теперь называю Зоной — пограничная зона с российскими объектами с одной стороны и эстонскими постройками с другой.Это была обширная огороженная территория с дорогами для грузовиков и легковых автомобилей, будками для охраны и несколькими хозяйственными постройками. Несколько длинных коммерческих грузовиков припарковались в стороне, словно оставленные там, пока водители переделывали документы. Все было освещено высокими уличными фонарями.
Мы вывалились из фургона. Было около 3 часов ночи и ужасно холодно — мой телефон показывал 0 градусов по Фаренгейту — и асфальт был покрыт толстым, неровным слоем грязного льда. В своей практике переноски чемоданов я не учел этого.Сначала мы затащили наши сумки и собак в одну будку. Окно открылось, и я протянул свой паспорт и въездную карточку; охранник вернул его и сказал мне идти на таможню. Я перетащил все это по очередному ледяному пространству в маленькое здание, затащил внутрь, сложил все это на рентгеновской конвейерной ленте и ответил на вопросы. Нет, у меня не было ничего запрещенного. Да, у меня было два компьютера. Нет, у меня не было ни растений, ни лекарств. Русские охранники были вежливы. Я взял свой паспорт и снова вытащил все на улицу, к следующей будке.
Только потом я понял, что эта будка была важной будкой. Вот вы передали свои документы через окно охранникам и стали ждать. Я стоял снаружи с одной из моих соседок по фургону, женщиной средних лет в тонком шерстяном пальто. Семья французских бульдогов задержалась позади нас. «Других двоих забрали внутрь, — сказал мне мой сосед по фургону. Так мы стояли около часа на морозе. Время от времени окно кабины открывалось, и они вызывали кого-то из нас. «В чем состоит ваша работа?» — Вы уезжали из страны в последние два года? А потом окно закрывалось, и они возвращались к своим компьютерам.Позже женщина рассказала мне, что ее спрашивали: «Мы видим, вы были в Киеве в 2013 году. Что вы там делали? Кого ты видел?»
Я ходил туда-сюда со своей собакой, прыгал, чтобы согреться, и ждал. Наконец окно открылось, моя соседка по фургону получила паспорт и пошла в сторону Эстонии. Еще через 10 минут меня вызвали и вручили мою. Облегчение; Я мог бы пойти. Я положила компьютерную сумку поверх чемодана на колесиках, накинула две сумки с одеждой и собачьим кормом на плечи и повесила сумочку на шею.Одной рукой я тащил чемодан, а другой держал собачий поводок. По словам охранников, Эстония находилась в конце длинной, покрытой льдом дороги — около 800 метров, полмили. «Видите вон те огни вдалеке? Это Эстония».
Очень тяжело тащить 150 фунтов. багажа через полмили льда посреди ночи при минусовой температуре с собакой на поводке.
Через каждые 100 метров останавливаясь и меняя руки, я наконец добрался до эстонской стороны. Пограничники были очень любезны.Я сказал, что я журналист, и они спросили, почему я ухожу. Мне угрожали? что-то случилось? Я рассказал им о новом законе и сказал, что почти все иностранные журналисты уезжают. Они сочувственно покачали головами, проштамповали мой паспорт и сказали: «Добро пожаловать в Эстонию». Никто не смотрел мои тщательно подготовленные документы, подтверждающие, что моя собака здорова и привита, что у меня нет Covid, но есть медицинская страховка.
Мы с попутчиком забрались в новый микроавтобус погреться, а водитель обдумывал, как он поместит весь багаж, еще четырех человек и еще двух собак.Наконец приехали мать и дочь. Поскольку охрана отвела их в сторону, я предположил, что они бежали из страны, и задался вопросом, были ли они политически активными. По словам матери, их допрашивали более часа. У них были близкие родственники в Киеве, и охранники расспрашивали их об их семье, чем они занимаются, каковы их планы, куда они направляются. Казалось, что любой, кто имел украинские связи, вызывал подозрение. Охранники попросили показать их мобильные телефоны — новый прием, используемый полицией для поиска компромата и сайтов, а также номеров телефонов и адресов.«Но я сказала им «нет», — сказала женщина. «Я им сказал, что если у них будет предписание прокуратуры, я его передам. Но в остальном нет, это была моя частная собственность». По какой-то причине охрана решила их отпустить.
Наконец-то семья французских бульдогов добралась до фургона. Мы с собакой сидели в этот раз впереди, вне досягаемости Фроси. Мы провели в Зоне больше двух часов, а вся поездка заняла около 14 часов.
Когда мы тронулись с места, первым знаком, который мы увидели в Эстонии, был ярко-сине-желтый рекламный щит с надписью «Слава Украине!»
Нас больше не было в России.
***
Когда я приехал в Ригу, мои друзья встретили меня у микроавтобуса и повезли в квартиру в обширном позднесоветском жилом комплексе из громоздких длинных домов, окруженных газонами, деревьями и детскими площадками. В Москве моя большая квартира находилась на верхнем этаже 90-летнего дома и была наполнена антиквариатом и предметами искусства. Моя маленькая рижская квартира находится на первом этаже 40-летнего дома с отделкой ИКЕА.Этот контраст, оказывается, идеален.
В Латвии проживает самое большое русское население в странах Балтии, и мой район, кажется, является домом для большинства из них в столице. Пожилые латыши также говорят по-русски, а молодые латыши часто говорят по-английски, так что проблем с общением не возникает.
Работать тоже не проблема. Как только сотрудники The Moscow Times приземлились — в таких городах, как Амстердам, Стамбул, Рига, Лондон — мы все вернулись к работе. Некоторые российские корреспонденты остались, тихо помогая с репортажами.К нам присоединяются новые люди; есть много хороших журналистов, ищущих работу. Мы считаем важным продолжать работу, чтобы убедиться, что те, кто на нас рассчитывает, все еще могут нас найти.
И мы совершаем переход, хотя много часов уходит на решение технологических проблем современного домашнего офиса: слишком много устройств, новые номера сотовых телефонов и WiFi-роутеры, и все останавливается, когда автоматические платежи из моего московского банка больше не принятые или подтверждающие текстовые сообщения отправляются на российский номер телефона, который больше не используется.
В течение двух недель между началом войны и моим отъездом из России я постоянно плакал. Я плакала, когда выгуливала свою собаку в парке через дорогу, где знала каждый куст, и дерево, и клочок травы; когда я сидел за письменным столом и смотрел в любимый московский дворик; когда я купил хлеб в местной пекарне; когда ехал знакомым маршрутом вдоль Москвы-реки, мимо Кремля, а потом домой по одному из центральных проспектов Москвы. Я не мог представить, что, может быть, в последний раз увижу места, которые были фоном абсолютно всего важного, что произошло со мной во взрослой жизни, где было так много людей и так много всего, что я любил.
Но сейчас работа, новизна нового города, ежедневная битва с айфонами и компьютерами держат меня в непрерывном настоящем времени. Я не думаю о будущем после следующей недели; Я не думаю о прошлом. Кроме осознания того, что даже если я смогу вернуться в Россию, это будет не та Россия, которую я любил.
Может быть, это суеверие верно: как только ты закроешь дверь, уходи и не оглядывайся.
Перепечатано с разрешения ООО «ПОЛИТИКО».
Copyright 2022 ООО «ПОЛИТИКО».
Прошлая погода в Москве, Россия — вчера или еще раньше
×Примечание о погодных данных: Мы записали очень мало показаний за этот месяц, некоторые дни могут отсутствовать.
Выберите месяц: Past 2 WeeksApril 2022March 2022February 2022January 2022December 2021November 2021October 2021September 2021August 2021July 2021June 2021May 2021April 2021March 2021February 2021January 2021December 2020November 2020October 2020September 2020August 2020July 2020June 2020May 2020April 2020March 2020February 2020January 2020December 2019November 2019October 2019September 2019August 2019July 2019June 2019May 2019April 2019March 2019February 2019January 2019December 2018November 2018October 2018September 2018August 2018July 2018June 2018May 2018April 2018March 2018February 2018January 2018December 2017November 2017October 2017September 2017August 2017July 2017June 2017May 2017April 2017March 2017February 2017January 2017December 2016November 2016October 2016September 2016August 2016July 2016June 2016May 2016April 2016March 2016February 2016January 2016December 2015November 2015October 2015September 2015August 2015July 2015June 2015May 2015April 2015March 2015Feb ruary 2015January 2015December 2014November 2014October 2014September 2014August 2014July 2014June 2014May 2014April 2014March 2014February 2014January 2014December 2013November 2013October 2013September 2013August 2013July 2013June 2013May 2013April 2013March 2013February 2013January 2013December 2012November 2012October 2012September 2012August 2012July 2012June 2012May 2012April 2012March 2012February 2012January 2012December 2011November 2011October 2011September 2011August 2011July 2011June 2011May 2011April 2011March 2011February 2011January 2011Детбер 2011 г.November 2010-actober 2010Stseberber 2010August 2010JULL 2010JUNE 2010May 2010APRIL 2010 MARCH 2010 CEBRAY 2010
Прошедшая погода в Москве — График
Московская температура вчера
Максимальная температура: 5 ° C (в 15:00)
Минимальная температура: -1 ° C ( в 03:00)
Средняя температура вчера: 2 °C
Сводная информация о высоких и низких температурах за прошедшие недели
температура | Влажность | Давление | Давление | ||
---|---|---|---|---|---|
Высокий | 12 ° C (22 марта, 15:00) | 98% (2 апреля 18:00) | 1030 мбар (2 апр, 18:00) | ||
Низкий | -8°C (31 мар, 06:00) | 24% (24 мар, 15:00) | 990 мбар (28 мар, 21:00) | ||
Среднее | 1 °C | 64% | 1006 мбар | ||
Weather by CustomWeather, © 2022 |
Примечание. Фактические официальные высокие и низкие рекорды могут немного отличаться от наших данных, если они произошли в промежутках между нашими интервалами записи погоды… Подробнее о наших прогнозах погоды
Москва История погоды для Предыдущие 24 часа
Подавить погоду для: Предыдушие 24:006 апреля 20225 апрель 20224 апрель 20223 апрель 20222 апрель 20221 апреля 20223 г. март 2022:30 Март 20222 г. март 20222 г. март 202227 марта 202226 марта 20222 г. март 20222 г. март 2022
Смотреть погоду об обзоре
.