Монополия россия обновленное издание: Игра Монополия Россия (Обновленное издание)

Демонстрация протеста в поддержку заключенного лидера оппозиции Алексея Навального в центре Москвы 23 января 2021 г. КИРИЛЛ КУДРЯВЦЕВ/АФП через Getty Images

Запад сомневается, что русские способны принять демократию. А в самой России убеждение в невозможности демократии западного образца разделяют не только сторонники Путина, но и монархисты, коммунисты, националисты и евразийцы. Все они утверждают, что Россия должна идти своим собственным культурно определенным путем и что именно из-за нежелания России подчиниться диктату либеральных демократий она неизбежно окажется в конфликте с Западом.

Аргумент о том, что демократия несовместима с некоторыми культурами, может быть услышан защитниками автократии по всему миру. Местная политическая традиция играет решающую роль в том, насколько быстро демократия укореняется в стране, но она не является детерминированной. Южная Корея — яркий пример того, как страна без демократических традиций может за пару поколений превратиться в ведущую демократию, а Северная Корея — пример того, как та же самая нация может попасть в ловушку диктатуры из-за произвольно проведенной границы.

Россия не была предопределена ни к деспотии, ни к столкновению с Западом. В 1991 году, когда я впервые посетил Россию, советское государство было в предсмертной агонии, но люди, с которыми я столкнулся, были полны энтузиазма. Для американца встреча с русским в те времена была как воссоединение давно потерянных родственников. Мы обнаружили совпадение взглядов на то, что коммунизм обанкротился, а западная демократия, несмотря на ее недостатки, была превосходной политической системой. Для многих россиян, привыкших к дефициту и убогости, привлекательность Запада заключалась прежде всего в блеске его потребительских товаров. Но многие россияне также признавали нематериальную ценность политических прав и свобод, особенно после семи десятилетий однопартийной тирании. Когда распался Советский Союз, Россия начала свое новое существование как многопартийная демократия.

Теперь, 30 лет спустя, Путин превратил свою страну в реваншистскую диктатуру. Когда он уйдет, мертвый или свергнутый, не будет радостных воссоединений между русскими и американцами. Отношения будут отмечены взаимными подозрениями, взаимными обвинениями и столкновением мировоззрений.

Как все пошло не так?

Президент России Владимир Путин проводит совещание с членами российского правительства в режиме телеконференции в Москве, 10 марта. МИХАИЛ КЛИМЕНТЬЕВ/SPUTNIK/AFP via Getty Images

Хотя Советский Союз и западные державы — США, Великобритания и Франция — были противниками во время холодной войны, они разделили общую победу во Второй мировой войне. Союз советского лидера Иосифа Сталина с западными демократиями был основным источником легитимности Советского Союза как мировой державы, закрепленным в его положении члена-основателя Организации Объединенных Наций. В то же время монументальные человеческие жертвы Советского Союза во время войны послужили Сталину алиби для захвата половины Европы.

Советский режим наслаждался престижем, который приносило соперничество с Западом, и одновременно ревниво стремился конкурировать с ним практически во всех областях человеческой деятельности. Вот почему сближение России с Западом, которое я испытал, будучи студентом московского колледжа, казалось таким естественным и почти семейным. У русских было искреннее стремление жить как на Западе, как в экономическом, так и в политическом плане. Но горбачевская политика перестройки («реструктуризации») и гласности («открытости») не смогла реформировать Советский Союз, а вместо этого ускорила его распад.

Когда в декабре 1991 года распался Советский Союз, 14 новых независимых стран решили преобразоваться в национальные государства — с разной степенью успеха. 15-го, Российская Федерация, изо всех сил пыталась переопределить себя. Падение Советского Союза означало крах империи, которую Россия расширяла веками. Территориальные завоевания Сталина во Второй мировой войне простирались от Праги до Пхеньяна — абсолютного зенита российского влияния. В 2005 году, когда Путин назвал распад СССР «величайшей катастрофой 20-го века», он оплакивал не Советский Союз как таковой, а Российскую империю беспрецедентного размаха и могущества.

Россия при Ельцине стала правопреемницей Советского Союза со всем престижем (т. е. ядерным арсеналом, правом вето в Совете Безопасности ООН и глобальной сетью посольств), а также бременем (т. е. внешними долговыми обязательствами). Имея 11 часовых поясов и более 100 этнических групп, Россия де-факто оставалась империей, как по размеру, так и по менталитету. Не было процесса десоветизации или люстрации, так как значительная часть населения с ностальгией и сожалением оглядывалась на исчезнувшую империю. Помимо нескольких видных изменений названий их докоммунистических предшественников, большинство мест в России не были переименованы. Статуи основателя СССР Владимира Ленина продолжали затмевать площади Ленина по всей стране, а мумия Ленина оставалась в могиле в стенах Кремля. Отдельные русские могли свободно сбрасывать оковы прошлого в своей жизни, но чувство утраты, а не освобождения определяло национальное настроение. Это ощущение усугублялось хаотичным переходом от командной экономики, когда миллионы россиян лишились средств к существованию и скатились в нищету.

В 1993 году коалиция коммунистов и националистов в российском парламенте восстала против болезненных экономических реформ Ельцина, вызвав конституционное противостояние с Кремлем. Когда Ельцин подавил все более кровавый мятеж, обстреляв парламент, Россия впервые свернула со своего пути демократизации. Этот обходной путь принял еще худший оборот год спустя, когда Ельцин отдал приказ о жестоком вторжении в Чечню, крошечную мусульманскую провинцию на юге России.

Когда Советский Союз начал демократизацию в конце 1980-х годов в входящих в ее состав республиках росли требования о самоопределении. Россия, безусловно, самая большая советская республика, включала около 20 «автономных» территорий в зависимости от проживающих там этнических групп. Когда Советский Союз начал распадаться, ряд этих российских территорий также требовали от Кремля большего суверенитета или, в случае Чечни, полной независимости. Вполне вероятно, что более глубокая демократизация и реальная попытка федерализации в постсоветской России только ускорили бы центробежные силы, впервые высвобожденные Горбачевым. Но хотя безжалостная атака Ельцина на Чечню, возможно, предотвратила распад России, она также ознаменовала возвращение к массовому насилию как средству политической организации.

На фоне боев в Чечне бывшие вассалы России — три прибалтийские страны, Польша, Чехия, Словакия и Венгрия — спешили вступить в НАТО. Все они пережили советское вторжение, и у них не было особых причин делать ставку на то, что Россия в ближайшее время станет миролюбивым соседом. С точки зрения стран Центральной и Восточной Европы, отклонение России от демократического пути практически обусловило необходимость членства в НАТО в качестве гарантии против будущей агрессии.

В 1996 году Ельцин согласился на перемирие в Чечне, но мир на истерзанную войной территорию не вернулся. Он предоставил своему избранному преемнику Путину возможность начать вторую разрушительную кампанию по подавлению чеченского сепаратизма. Путин установил в Чечне безжалостный марионеточный режим, купив его лояльность за нефтедоллары беспрецедентного нефтяного бума. В отличие от Ельцина, у Путина было полно ресурсов, чтобы скрыть разломы России. Он обещал россиянам восстановление после десятилетия распада. Стабильность, даже процветание, казалось, не за горами.

Избиратели ждут, чтобы проголосовать на первых демократических парламентских выборах в России 12 декабря 1993 года. Сергей Гунеев/Getty Images

Одним из секретов популярности Путина были его способности использовать странную смесь гордости и стыда, которую несут в себе многие русские: гордости за принадлежность к уникальной цивилизации и стыда за ее затянувшуюся отсталость. Превратив Россию в реваншистскую державу, Путин компенсировал коррупцию, нищету и отсутствие экономических возможностей агрессивной внешней политикой. Он укрепил свое правило на комплексе неполноценности целого поколения.

Кремль начал называть все более диктаторскую систему в России «суверенной демократией», подразумевая, что она не уступает любой другой демократии и не нуждается в иностранной критике. На бумаге в России есть двухпалатный парламент, Верховный суд и множество политических партий, хотя к участию в выборах допускаются только кандидаты, санкционированные Кремлем.

«Суверенная демократия», которую Путин представил внешнему миру, внутри была омрачена идеологической непоследовательностью. Коммунисты стали реакционерами, а либерал-демократы выступали за неприкрытый русский шовинизм. Политики, которых часто называют «прозападными либералами», в том числе Навальный, временами придерживались националистических и даже расистских взглядов. Правящая партия «Единая Россия», единственной миссией которой было выполнение законодательных задач Кремля, вскоре взяла на себя роль, которую когда-то играла Коммунистическая партия Советского Союза.

Для многих россиян вездесущность коммунистической идеологии в советское время и ее вопиющая оторванность от повседневной жизни делали любую идеологию бессмысленной. В посткоммунистической России идеологический пафос, настоящий или мнимый, сменился цинизмом и покорностью власть имущим. Точно так же восхищение западными демократиями сменилось разочарованием после того, как многие россияне пришли к выводу, что деньги и грязные сделки являются такой же частью политики на Западе, как и в России. Политический нигилизм — вера ни во что — сработал для Путина как способ заполнить вакуум и продлить свое правление. Но этот нигилизм также свидетельствует о слабости его режима, поскольку лишь немногие россияне выйдут на улицы, чтобы защитить Путина, если его власть окажется под угрозой.

Конечно, призывы Кремля к родине, или «Родине», выходят за рамки политики. Для миллионов россиян, родившихся в Советском Союзе, это слово имеет неоднозначное значение, поскольку в 1991 году границы их первоначальной родины значительно сузились. был широко популярен среди россиян. В мире без идеологии имперская ностальгия по-прежнему имеет сильную притягательную силу.

Однако даже самопровозглашенные русские националисты не понимают, хотят ли они создать современное национальное государство, которым Россия никогда не была, или возродить Российскую империю. Однажды я брал интервью у лидера националистов по имени Владимир Тор, который продвигал идею «России для русских» и ее отделения от преимущественно мусульманских провинций Северокавказского региона России, таких как Чечня. Когда я спросил его, есть ли место в его России бурятам-буддистам или татарам-мусульманам, Тор, казалось, удивился этому вопросу, а затем весело изменил свой лозунг на: «Россия для русских и тех, кто с этим согласен».

В идеологическом тумане России только один ярлык имеет реальную живучесть: фашист. В российском контексте это слово вызывает в воображении армии, которые нацистский лидер Адольф Гитлер послал для вторжения в Советский Союз, и приобрело значение чудовищного врага, помешанного на уничтожении. Вот почему многие россияне почти не замечали, как путинская Россия становилась все более и более фашистской, потому что русские по определению не могли быть фашистами — могли быть только их злейшие противники.

Клеймение Кремлем украинцев как фашистов звучит абсурдно для жителей Запада, потому что это вопиющее противоречие с реальностью: украинские ультраправые неизменно показывают гораздо худшие результаты на выборах, чем националисты в устоявшихся европейских демократиях; Президент Украины Владимир Зеленский — еврей, чья семья пострадала и сопротивлялась нацистскому вторжению в Советскую Украину; и, что, возможно, наиболее важно, в Украине регулярно проводятся конкурентные выборы, результаты которых зачастую непредсказуемы. Но использование Путиным слова «неонацист» по отношению к украинцам предназначено для внутренней аудитории, которая понимает его советский контекст. Украинцы — это один народ с русскими, по словам Путина, за исключением «предателей», которые превращают Украину в «антироссийскую».

Украина фактически теряет всякое сходство с Россией. Когда в 1991 году распался Советский Союз, Россию и Украину по-прежнему связывали семейные и дружеские узы, а также цепочки поставок и трубопроводы. Но даже когда пожилые украинцы могли оглянуться на общее с Россией советское прошлое, новое поколение начало видеть будущее Украины как европейской демократии. Сильные региональные центры страны и конкурирующие олигархи не позволили прийти к власти всемогущему правителю, как в России. По сравнению с русскими украинцы были бедны, но свободны. Кремль не возражал против того, чтобы Украина была номинально независимой страной, пока ее правительство можно было купить за дешевую энергию. Но когда поддерживаемый Кремлем президент бежал от антиправительственных протестов в Киеве, столице Украины, в 2014 году, Путин начал захват территории, чтобы не дать Украине выйти из-под его контроля. Насилие, которое он развязал в стране, заставило украинцев отвернуться от России и рассматривать НАТО как потенциального защитника.

Успех Украины как демократии представляет опасность для путинского режима из-за того, что он подает пример россиянам. Независимая Украина начиналась в очень похожем на Россию месте и боролась со многими из тех же проблем: широко распространенной коррупцией, архаичной судебной системой и властными службами безопасности. Что отличает Украину от России, так это развитие сильного гражданского общества, сформированного во время двух продемократических уличных революций. В запоздалом процессе десоветизации украинцы стали гражданами своей страны, а в России русские остались подданными своего правителя.

Президент России Владимир Путин на концерте, посвященном восьмой годовщине аннексии Крыма Россией, на стадионе «Лужники» в Москве, 18 марта. СЕРГЕЙ ГУНЕЕВ/POOL/AFP via Getty Images

Украинская независимость и украинская демократия равносильны восстанию против империи, которую, по мнению Путина, он должен возродить и возглавить. Правлению Путина, каким бы вечным оно ни казалось, тоже придет конец. Но мало оснований полагать, что его преемник будет более примирительным или демократически настроенным. Даже если новое кремлевское руководство согласится прекратить боевые действия, у российских сторонников жесткой линии могут возникнуть претензии: что Путин был недостаточно жестоким или что Запад помешал России победить. Трудно представить будущее российское правительство, которое добровольно вернет украинскую территорию, аннексированную Путиным.

Фундаментальная проблема заключается в том, что маловероятно, что русские смирятся с проступками своей страны так же, как это сделали немцы после Второй мировой войны. Даже в демократической Западной Германии обществу потребовалось четыре десятилетия, чтобы воспринять капитуляцию нацистской Германии как освобождение, а не как поражение. Но честный расчет с прошлым был крайне важен для послевоенных немцев, чтобы преодолеть свое империалистическое наследие, примириться с бывшими врагами и построить успешную демократию.

Для россиян будущего бремя прошлого будет тяжелее вдвойне. Если они хотят найти хоть какое-то решение, им придется отвечать не только за преступления Путина на Украине, но и за более отдаленные злодеяния, совершенные его советскими предшественниками. В годы перестройки , россияне начали раскрывать истинный масштаб сталинских преступлений. Но в последние годы российские власти препятствовали этой болезненной работе, прежде чем сделать ее почти невозможной. Что для Путина важно в отношении Сталина, так это его «великая победа» во Второй мировой войне и превращение Советского Союза в сверхдержаву, соперничающую с Соединенными Штатами. Для Путина последней Российской империи не за что извиняться, и ее позорный крах — это поражение, которое стоит оправдывать.

Продемократические демонстранты протестуют против статьи 6, закрепляющей господствующее положение Коммунистической партии в России, 14 декабря 1989 г. Сергей Гунеев/Getty Images

Если Россия когда-нибудь станет демократия, она будет зависеть от того, русские не мигая изучат свою недавнюю историю и откажутся от своих имперских иллюзий. Только та Россия, которая признается в преступлениях, совершенных во имя империи, может надеяться начать примирение со своими соседями и заслужить их доверие. Имперское мышление предполагает господство над другими, конкуренцию с соседями и правление императора. Демократическое мышление означает права меньшинств, международное сотрудничество и власть народа. Но пока русские не видят себя гражданами своей страны, а вместо этого подданными своего правителя, демократизация России невозможна.

Вызовы, стоящие перед постпутинской Россией, кажутся даже более серьезными, чем те, с которыми страна столкнулась после краха коммунизма. Трудно понять, что могло побудить русских убить империю в своих головах и сделать первые шаги по превращению своей страны из распавшейся империи в многонациональную демократию.