Новости: Война и рыцари — Эксперт — Новости экономики и политики. Новости сегодня. (5 декабря 2016)
«Я уверяла моих сотрудников, что больница — это самое безопасное место в городе», — вспоминала глава организации «Врачи без границ» Джоан Лью трагедию в афганском Кундузе. Год назад американские военные разбомбили медицинское учреждение и убили 42 человека, из них 13 сотрудников международной гуманитарной миссии. Расследование показало, что летчики были дезинформированы и «целились в объект “Талибана”» — вот и все извинения. «Хотелось бы разъяснений, какие страны еще поддерживают Женевские конвенции», — вопрошала госпожа Лью.
Шестьдесят семь лет назад мировые лидеры с легкостью подмахнули соглашение о правилах ведения военных действий. Тогда, после бесчеловечного ужаса фашизма и беспрецедентных жертв Второй мировой войны, многим казалось, что и применять эти правила больше не придется. Есть большие сомнения, что подобный документ можно было бы согласовать в современных реалиях.
К примеру, еще в 2002 году администрация Джорджа Буша предложила не применять Женевскую конвенцию о военнопленных к заключенным Гуантанамо — и, судя по всему, так и поступила. Гуманитарные обязательства нарушаются на каждом шагу в отношении мирного населения, заключенных, беженцев, пленных. А цена гуманности девальвируется отрыжками пропаганды, которая избирательно трактует тот или иной факт нарушений. Это прекрасно видно на примере двух крупнейших сражений осени — в Алеппо и Мосуле. Россия и Сирия прикладывают все силы для организации выхода горожан из оккупированного террористами Алеппо, пытаясь ослабить «живой щит» и не допустить жертв. Но получают потоковые обвинения с многочисленными фальсификациями. В это же время в соседней стране иракские войска под руководством американцев и союзников в лоб штурмуют миллионный Мосул, счет жертвам среди мирного населения идет на десятки в день — но пресса молчит. Хороший ли это пример для «рыцарей XXI века»?
«Мы работаем в обстановке насилия и заботимся о тех, кто страдает»
Сложно назвать спокойными те три года, которые Паскаль Кютта провёл в России, даже если учесть априори стрессовый характер его профессии
Петр Скоробогатый
читать .
..
После того как война пришла в телевизор и транслируется фактически онлайн, ощущение смерти, ужаса, боли у стороннего обывателя притупилось. Конфликты стали восприниматься как загрузочные карты в игровой стратегии, в которой страдания и убийства заканчиваются с переходом на следующий уровень. Вот свежее исследование Международного Красного Креста, опрошены 17 тысяч человек в 16 странах мира. Некоторые результаты можно сравнить с данными 1999 года. «Может ли военнопленный подвергаться пыткам ради получения ценной военной информации?» (см. график 2). Почти 20% людей больше не считают, что это недопустимо. «Можно ли штурмовать противника в деревне или городе, невзирая на жертвы среди мирного населения?» (см. график 1). Почти 10% опрошенных за 18 лет перестали считать такой исход трагедией.
Люди ожесточились, государства лгут и не несут наказания за нарушение соглашений. Возможно, пришла пора пересмотреть международное право в области ведения войн? Переписать Женевские конвенции и усилить ответственность участников? С этими вопросами «Эксперт» обратился к Хелен Дарем, директору управления по вопросам международного права и гуманитарной политики Международного комитета Красного Креста (МККК).
— Да, в последние годы возникли вопросы, стоит ли нам в какой-то мере пересмотреть нормы гуманитарного права. Но мы в МККК убеждены, что проблема заключается в другом — в наличии политической воли и желании соблюдать договоренности. Принципы простые: не нападайте на гражданских лиц, проводите различия между военными целями и гражданскими объектами, не стреляйте по больницам, уважайте заключенных, пленных. Когда эти принципы не соблюдаются, слишком просто прийти к заключению, что не работают нормы права. Но необходимо, скажем так, постараться взглянуть более широко и понять: какие причины стоят за тем, что эти нормы не выполняются? Это же просто рамки, в которых человек должен себя вести. Если мы возьмем ситуацию в Москве, например, где совершаются нарушения правил дорожного движения, мы же не злимся и не говорим, что надо отменить ограничение скорости, да?
«Мы не наивные, мы просто настойчивые»
— Интересно узнать ваше мнение, почему к концу двадцатого века страны стали менее заинтересованы в соблюдении гуманитарного права? Как мне кажется, это обстоятельство в некотором роде и привело нас к появлению настоящего террористического государства, с которым в принципе невозможно разговаривать о каких-то гуманитарных нормах, которое есть абсолютное зло.
Мне кажется, это две связанные вещи.
— Я позволю себе не согласиться с тем, что сегодня государства в меньшей степени соблюдает нормы международного гуманитарного права. Мы должны посмотреть на статистику смертей и разрушений во время прошлых конфликтов и соотнести ее с качественными и количественными показателями современных войн. Кроме того, у меня создается впечатление, что журналисты ведут такой «диалог отчаяния». Другими словами, внимание прессы чаще всего сосредоточивается на каких-то негативных событиях. Поэтому очень трудно вычленить моменты, когда нормы действительно соблюдаются. Сейчас очень много негативного происходит в Мосуле, в Алеппо, в других местах. Но мы, Международный комитет Красного Креста, стараемся найти такую платформу, на которой можно было бы рассказать, когда с военнопленными действительно обращаются уважительно, когда гражданских лиц щадят и спасают их жизни.
— Но ведь рыцарей в современных войнах можно найти с большим трудом, это факт.
— С конца двадцатого века мы определили для себя три момента, которые являются для нас проблемными. Это фрагментация конфликтов, урбанизация конфликтов и тот факт, что конфликты становятся более затяжными.
Под фрагментацией конфликтов подразумевается распространение негосударственных вооруженных групп, то есть теперь все стало гораздо сложнее по сравнению с теми временами, когда один солдат выходил против другого солдата. Это осложняет нашу работу. Я знаю, что моим коллегам в Сирии приходится вести диалог с представителями трех десятков различных вооруженных групп, чтобы пересечь линию фронта. Это накладывает свой отпечаток на наши действия. Зачастую нам приходится работать с группами, которые не признают законность норм права. В такой работе мы должны проявлять какой-то инновационный подход, быть более креативными. Мы должны рассказать им о том, какие преимущества они получат, если будут защищать гражданских лиц. Иногда мы ищем какой-то религиозный аргумент.
— Приведете пример?
— Было много примеров, когда нам приходилось работать и с представителями «Талибана», и с «Тиграми освобождения Тамил-Илама» (Шри-Ланка), и группировкой «Малаитские орлы», которая существовала в Тихоокеанском регионе на Соломоновых островах.
И мы должны были рассказать о нормах права таким образом, чтобы они имели для них какой-то смысл, вес.
Когда люди представляют себе мое управление в Женеве, они думают, что у нас там сидят только юристы и люди, которые занимаются вопросами стратегии. Нет! Помимо этих специалистов у нас работают антропологи, психологи. Недавно нам пришлось пригласить специалиста по праву в области ислама. Наша задача не читать лекции по праву, не указывать пальцем: мол, вы должны сделать то-то и то-то… Мы создаем некие мостики, которые помогли бы людям понять гуманитарные нормы, а для этого мы сами должны понимать, как они думают. Среди наших сотрудников есть бывшие офицеры вооруженных сил, бывшие офицеры полиции, которые знают, как ведут себя военнослужащие в условиях конфликтов. Сейчас мы проводим очень интересное исследование — берем интервью у представителей негосударственных вооруженных групп. Кто-то их называет борцами за свободу, кто-то — террористами. Но мы никак их не называем, потому что для этого есть другие структуры, прокуроры и судьи.
Мы их не судим, наша задача — работать с ними, убеждать их, а главное — понимать их жизненную позицию, узнать, как можно договориться с их соплеменниками.
— Я где-то читал, что Красный Крест работает даже на территории «Исламского государства» (ИГ, запрещенная в России организация). Как вам удалось найти контакт с этими фанатиками?
— Нет, пока мы не взаимодействуем с ними. В Сирии и Ираке мы в основном работаем с представителями органов власти, с лидерами группировок, вождями племен. Но пытаемся каким-то образом подобраться и к ИГ, хотя понимаем, что среди различных вооруженных группировок эта — самая экстремальная, скажем так. Мы делаем попытки.
Ведь были положительные примеры, например с «Талибаном», когда мы начинали диалог с таких тем, как оказание медицинской помощи. Мы находили пути, возможности, чтобы обсуждать с ними вопросы, скажем, военно-полевой хирургии, то есть вопросы, которые для них имеют практическое значение. И дальше уже в развитии этого диалога мы переходили к обсуждению норм гуманитарного права.
Я думаю, что мы можем добиться взаимодействия с представителями любой группировки, если будем достаточно настойчивы. Об этом говорит мой опыт работы в Азии. Как только удается найти какой-то элемент, связанный с гуманностью, с гуманным отношением, вокруг него разворачивается более масштабная работа.
Но поймите нас правильно. Мы не наивные, мы просто настойчивые.
Гуманитарный арсенал
— Давайте остановимся на следующих двух проблемах, которые выделяют в Красном Кресте.
— Затяжные конфликты. Обычно Международный комитет Красного Креста в случае конфликта разворачивает свою операцию, сотрудники проводят работу в течение нескольких лет, потом МККК уходит. Очень печально наблюдать за новой тенденцией: теперь мы приходим в какую-то страну и присутствуем там на протяжении нескольких десятков лет, как, например, в Афганистане. Сложность, связанная с затяжными конфликтами, заключается в том, что они очень сильно меняют общество. Разрушается инфраструктура, объекты водоснабжения, объекты санитарного обеспечения, школы.
Этот негативный эффект влияет на целое поколение. Общество отбрасывается назад в развитии до такой степени, что возврат к нормальной мирной ситуации, к мирной жизни становится очень тяжелым. И всегда существует вероятность, что конфликт возобновится, потому что нет действующей правовой системы. Такие ситуации заставляют нас критически подходить к нормам права войны и задавать себе вопросы, например, о том, как долго будут содержаться под стражей военнопленные, каким образом это отражается на обязательствах, взятых в рамках международного гуманитарного права.
— Есть и другая проблема затяжных конфликтов: дети растут с оружием в руках и не видят мирного образа жизни. Целое поколение оказывается невостребованным. Тем более что при затяжных конфликтах разрушается система образования, экономика страны. Но как это исправить? Как показать молодым людям перспективы мирного развития?
— Это очень важный вопрос. Мы организация с очень четким мандатом, то есть работаем во время вооруженного конфликта.
Мы не занимаемся предотвращением конфликтов, мы не занимаемся миротворческой деятельностью по окончании конфликта. Но мы должны отдавать себе отчет в том, что есть моменты, которые могут осложнить по окончании конфликта возвращение к нормальной жизни.
Возьмем оказание гуманитарной помощи — это же на самом деле разрушает экономику. Поэтому мы ищем новые пути предоставления гуманитарной помощи, думаем, как осуществлять какие-то денежные переводы, чтобы местные рынки могли функционировать. Поэтому мы сейчас сосредоточиваем внимание на образовании и думаем о той роли, которую может сыграть образование, будь то во время конфликта или сразу после его окончания. И еще один немаловажный момент — стрелковое оружие. Мы сейчас работаем над новым договором, который запретит поставки стрелкового оружия в некоторые зоны, потому что, если оно продолжает быть доступным после конфликта, это осложняет возвращение к нормальной жизни.
— А что делать с процессом «урбанизации» конфликтов? Ведь рост городов не остановить, а жителей не выгнать из родных домов с первыми залпами.
Мы наблюдаем эту проблему и в Сирии, и в Ираке, где горожан постоянно используют как «живой щит».
— Мы пытаемся работать с номенклатурой вооружения, которую стороны используют в таких конфликтах. То есть оружие взрывного действия с большим радиусом поражения может применяться где-то на открытом пространстве. Но если оно применяется в городских условиях, где высокая плотность населения, это приводит к очень тяжелым гуманитарным последствиям. Мы стараемся вести диалог со всеми сторонами конфликта, чтобы отговорить их от использования таких оружейных систем в городских районах.
Операция в Сирии в 2016 году стала крупнейшей для Красного Креста за всю историю и обошлась в 172 млн долларов
ТАСС
Нужны хорошие новости
— Вы упоминали деструктивную роль СМИ в освещении конфликтов. Но что делать, если медиа хорошо «продают» только плохие новости?
— Вы правы, договориться со СМИ невозможно. Мы стараемся продвигать в медиа хорошие новости.
Например, что Красному Кресту удалось посетить 800 тысяч лиц по всему миру, находящихся под стражей. Это говорит о том, что правовые нормы работают. Или о том, что мы предоставили помощь 4,8 миллиона сирийцев. Это говорит о том, что обязательства, взятые в области международного гуманитарного права, соблюдаются. А в прошлом году мы работали с 35 исламскими группировками на территории Африки. И подписали с ними соглашение о том, что нападение на больницы совершаться не будут. И с тех пор, насколько я знаю, именно эти группировки ни одного нападения не совершили.
Когда люди слышат о нарушениях, у них создается впечатление, что нормы права не работают. И поэтому они думают: а какой смысл тогда бороться за эти нормы? И одна из наших задач среди прочих заключается в том, чтобы подыскивать для средств массовой информации интересные истории, которые можно было бы рассказать. Очень хорошо, что есть журналисты, которые задают тяжелые вопросы, как вы, например. Очень хорошо, что вы даете мне время и возможность высказаться, потому что сейчас нельзя ограничиваться какими-то сообщениями в твиттере.
— То есть, по сути, вы доносите до людей, что время рыцарей не кануло в Лету. Что люди могут рассчитывать на милосердие и гуманность даже в эту жестокую эпоху.
— Обратимся к истории и вспомним Сунь-Цзы и его трактат «Искусство войны», вспомним многие исламские тексты. В каждой культуре существуют определенные нормы и правила, которые подразумевают наложение определенных ограничений в условиях ведения войн.
— Некие человеческие рамки, которые понимаются на уровне культуры и истории?
— Да, некие рамки. Какой смысл в одержанной тобой победе, если население полностью уничтожено, а территория выжжена? Эти рамки предполагают определенные ограничения и гуманное обращение. Но мы должны, я думаю, подняться выше вопросов рыцарства или каких-то религиозных или политических норм. Мы должны найти элементы, которые объединяют, являются общими для всего человечества, потому что в последнее время мы чаще сталкиваемся с тем, что разделяет нас, а не сближает.
Такие элементы права войны, как, например, право семей знать о судьбах своих родственников и право семей на воссоединение со своими родственниками, — это один из основополагающих принципов. И я наблюдала его в действии везде, где я бываю: в Китае, а также в Африке, в Найроби. Потому что воссоединение родственников, воссоединение семей — это то, что объединяет нас. Поэтому мы должны стараться придерживаться тех принципов, которые подразумевают объединение.
— А как быть с правом нации знать о количестве убитых и покалеченных соплеменников? Мы же до сих пор не имеем представления о точных цифрах жертв иракской или афганской войн. Это неуважение к людям, населяющим конфликтные регионы, и их памяти, как кажется, приводит к новым войнам, поскольку позволяет развитым государствам вновь использовать «дикарей» для решения собственных геополитических задач.
— Я совершенно с вами согласна, что на международном уровне мы должны уделять больше внимания сбору информации, касающейся того, как влияют вооруженные конфликты на гражданское население, каковы последствия для гражданского населения.
Очень важно, конечно, обращать внимание на конкретные судьбы и на конкретных примерах рассказывать обо всяких ужасах. Но так же важно собирать общие данные и пытаться понять, каков системный характер этих последствий и вооруженных конфликтов для гражданского населения.
Состоялась битва на Чудском озере («Ледовое побоище»)
5 апреля 1242 г. на Чудском озере у Вороньего камня состоялась битва русской дружины под предводительством князя Александра Невского с рыцарями Тевтонского ордена. Это сражение вошло в историю под названием «Ледовое побоище».
После поражения в Невской битве в 1240 г. шведы уже не принимали активного участия в выступлениях против Руси, но немецкие рыцари стремились укрепиться на границах Новгородской и Псковской земли. В 1240 г. пали русские крепости Изборск и Псков. Ощутив новую опасность, новгородцы во главе с князем Александром Невским поднялись на борьбу с врагом. В марте 1242 г. Псков был освобождён. Отбив у неприятеля Псков, русское войско двинулось на Изборск.
Тем временем разведка выяснила, что противник послал на Изборск незначительные силы, а главные направил к Чудскому озеру.
По подсчётам военных историков на льду Чудского озера собралось 10-12 тыс. рыцарей. У Александра Невского было 15-17 тыс. воинов. Большинство составляли пешие «вои», значительно уступавшие рыцарям в вооружении и боевой выучке.
На рассвете 5 апреля крестоносцы выстроили своё войско треугольником, обращённым острым концом против неприятеля («свиньёй»). Александр Невский сосредоточил основные силы не в центре («челе»), как это всегда делали русские войска, а на флангах. Впереди расположился передовой полк из лёгкой конницы, лучников и пращников. Боевой порядок русских был обращён тылом к обрывистому крутому восточному берегу озера, а княжеская конная дружина укрылась в засаде за левым флангом.
При сближении войск русские лучники осыпали рыцарей градом стрел, но закованным в броню рыцарям удалось смять передний полк. «Прорезав» передние войска рыцари упёрлись в обрывистый берег озера и не смогли развить успех операции.
Русские войска ударили по «свинье» справа и слева, а в тыл бросилась отборная дружина самого Александра Невского. Как писал летописец: «Бысть ту сеча велика… и не бе видети леду: покрыло все кровию». Сражение продолжалось до позднего вечера. Когда рыцарское войско дрогнуло и обратилось в бегство, русские погнали их к современному мысу Сиговец. Тонкий прибрежный лёд проламывался под конями и тяжеловооружёнными рыцарями.
Непосредственным результатом битвы на Чудском озере стало заключение договора между немцами и Новгородом, согласно которому крестоносцы уходили из всех захваченных ими русских земель.
В истории борьбы с немецкими завоевателями Ледовое побоище является важной датой. Немцы не прекратили свои походы на Русь, но они уже не могли нанести существенного удара по северным землям.
Лит.: Бегунов Ю. К., Клейненберг И. Э., Шаскольский И. П. Письменные источники о Ледовом побоище //Ледовое побоище 1242, М; Л., 1966; Данилевский И. Ледовое побоище: смена образа // Отечественные записки.
№ 5 (20) 2004; Зверев Ю. Ледовое побоище происходило: на суше // Техника и оружие. 1995. № 1. С. 20-22; Кирпичников А. Н. Ледовое побоище 1242 г.: Новое осмысление // Вопросы истории. 1994. № 5. С. 162-166; Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М; Л., 1950. С. 72-85; Трусман Ю. И. О месте Ледового побоища в 1242 г. // Журнал Министерства Народного просвещения. 1884. № 1. С. 44-46.
См. также в Президентской библиотеке:
Александр Невский (1221–1263): [цифровая коллекция].
Восстание рыцарей — Энциклопедия всемирной истории
Восстание рыцарей (1522—1523) — военная акция, возглавляемая немецким имперским рыцарем Францем фон Зикингеном (р. 1481—1523) и поощряемая рыцарем и писателем Ульрихом фон Гуттеном (л. 1488-1523) выступил с целью восстановления статуса имперских рыцарей и продвижения протестантской Реформации в Германии. Восстание не смогло сплотить крестьян и было быстро подавлено.
Гуттен был поэтом-рыцарем и гуманистом, который уже через сатиру выступил против злоупотреблений и развращения церкви и видел в Мартине Лютере (1483-1546) реальную надежду на установление немецкой церкви и управление церковью.
Рима с земли. Зикинген поддерживал Лютера, как и ряд могущественных дворян, по нескольким причинам, включая возможность доступа к богатой церковной собственности, в настоящее время не облагаемой налогом, которая могла принести пользу таким рыцарям, как он сам.
Реклама
Имперские рыцари, когда-то сильная демографическая группа, потеряли как власть, так и престиж из-за увеличения богатства высшей знати, упадка феодальной системы и достижений в военной технологии, которые угрожали сделать конных, бронированных воинов устаревшими. Кроме того, 10-процентная десятина, требуемая церковью, а также другие сборы истощили их казну, и, поскольку крестьяне, от которых они полагались в качестве налогов, облагались налогом церковью, а также высшей знатью, они больше не распоряжались богатством и статусом. они когда-то наслаждались.
Зикинген поднял восстание в августе 1522 года, когда Гуттен находился в Швейцарии, пытаясь заручиться поддержкой, но не смог взять город Трир, когда крестьяне отказались его поддержать.
Он отступил в замок Нанштайн в Ландштуле, преследуемый армиями Филиппа I Гессенского (1504–1567), курфюрста Людовика V, графа Палатина (1478–1544) и архиепископа Трирского Рихарда фон Грайффенклау (1504–1567). 1467-1532). Их превосходящая огневая мощь разрушила его оборону, и он умер от ран после капитуляции 7 мая 1523 года. Гуттен умер через несколько месяцев в Швейцарии от сифилиса.
Удалить рекламу
Реклама
YouTube Следите за нами на Youtube!Статуя Ульриха фон Хуттена и Франца фон Зикингена
Стефан Фрерихс (CC BY-NC-SA)
У рыцарей, которые следовали за Зикингеном или поддерживали его, земли были конфискованы высшей знатью, и они были вынуждены работать на них, облагая крестьян более высокими налогами, чем раньше. Восстание рыцарей (также известное как восстание бедных баронов) поэтому иногда называют одной из причин Немецкой крестьянской войны (1524-1525), которая была восстанием низшего класса против злоупотреблений со стороны тех, кто выше их.
Любите историю?
Подпишитесь на нашу бесплатную еженедельную рассылку по электронной почте!
Культурный и политический фон
Германские территории в то время были частью Священной Римской империи, которая, как и вся Европа, сохраняла социальную структуру Средневековья с императором на вершине, за которым следовали высшие дворяне, затем низшие дворяне (включая имперских рыцари), затем духовенство (которое почти все было из семей дворян или низших дворян), затем купеческое сословие и, внизу, крестьяне, которые были обязаны платить налоги всем вышестоящим.
Имперские рыцари подчинялись непосредственно императору, и многие из них были такими же могущественными, как и любой принц, но им не хватало политического представительства.
Церковь дала духовное оправдание этой иерархии, утверждая, что она была установлена Богом.
Удалить рекламу
Реклама
Имперские рыцари подчинялись непосредственно императору, и многие из них были такими же могущественными, как любой принц или герцог, но, поскольку им не были предоставлены имперские поместья (зарезервированные для высшей знати), им не хватало представительства в имперском сейме (собрании), которое принимало законы. земли. Они подчинялись непосредственно императору и должны были собрать и возглавить войска для его различных целей. Рыцарям были предоставлены земли, которые передавались в семье от отца к сыну, но эти участки не были такими большими и прибыльными, как дворянские поместья.
Мартин Лютер
Серхио Андрес Сеговия (общественное достояние)
Поскольку они не были представлены в имперском сейме, они не могли изменить законы, чтобы улучшить свои финансы, и с началом 16-го века их власть начала снижаться, поскольку богатство дворянства трансформировалось в большее влияние и охват, в то время как в в то же время политическая власть купеческого сословия росла. Рыцарей всегда уважали как грозных конных воинов, но развитие аркебуза (мушкет) в 15 веке, с его способностью стрелять пулей через броню, а также создание Вагенбург (повозка-форт) грозили сделать их устаревшими. Во время гуситских войн (1419–ок. 1434) генерал Ян Жижка (1360–1424 гг.) использовал и то, и другое для нейтрализации рыцарей в бою, и эта тенденция сохранилась.
В 1495 году рыцари подали прошение о включении в Имперский сейм и представили список недовольств собранию в Вормсе. Дворянство отказалось принять какой-либо из своих протестов в качестве закона, кроме одного, делающего частную войну незаконной, но только для рыцарей, а не для дворян. Этот акт лишил рыцарей их основного источника богатства, поскольку теперь им было запрещено выкупать города или захватывать и выкупать знать.
Удалить рекламу
Реклама
Лютер и рыцари
« 95 тезисов » Мартина Лютера, опубликованные в Виттенберге в 1517 году и популяризированные в 1519 году, предоставили рыцарям невообразимую возможность восстановить свой прежний престиж. По мере распространения Реформации статус-кво традиционной социальной иерархии подвергался сомнению. Меньшие дворяне, в том числе рыцари, увидели шанс улучшить свое состояние, поддержав Лютера и захватив католические земли и имущество для себя. В то же время, однако, это было рискованное предложение не только потому, что далеко не было уверенности в том, что «новые учения» Лютера действительно приведут к каким-либо существенным изменениям, но и потому, что дворяне стали полагаться на церковь в своих собственных интересах.
Некоторое нежелание поддерживать Реформацию отчасти можно объяснить структурой позднесредневековой церкви. Многие епископы и другие высокопоставленные священнослужители сами были дворянами, а позднесредневековую церковь часто описывали как «дворянскую богадельню». В конце концов, соборные капитулы, коллегиальные церкви, монастыри и монастыри предлагали легкую и благополучную жизнь многим младшим сыновьям и незамужним дочерям знатных семей. Более высокие должности во главе епархии или богатого аббатства давали тем, кто их получил, значительную светскую власть. В Священной Римской империи большинство епископов действовали не только как духовные пастыри своих пасомых, к чему они обычно относились очень легко, но, кроме того, они также управляли обширными светскими владениями; трое из них, архиепископы Кельна, Майнца и Трира, были членами исключительной коллегии принцев-выборщиков, которые избирали нового императора после смерти его предшественника.
(Рублэк, 566)
Замок Эбернбург
Traveler100 (CC BY-SA)
Если Лютеру удалось разрушить церковь — а в 1519/1520 году это было не только далеко от намерений Лютера, но и казалось невозможным, — тогда дворянство должно было потерять власть, но в то же время, поддерживая его дело реформ, можно было бы получить больше земли путем конфискации и, следовательно, больше богатства и большей власти. Эта возможность понравилась ряду дворян и рыцарей, в том числе тайно Филиппу I Гессенскому, Фридриху III (Мудрому, 1463–1525 гг., один из курфюрстов) и открыто Францу фон Зикингену и Ульриху фон Гуттену.
Зикинген бросил вызов запрету на частные войны и полагался на старый метод захвата городов, земель или людей в заложники и требования большого выкупа за их возвращение.
Зикинген и Хаттен
Зикинген унаследовал замок Эбернбург в городе Бад-Мюнстер-ам-Штайн-Эбернбург от своего отца и, как рыцарь, сражался на стороне императора Священной Римской империи Максимилиана I (годы правления 1508-1519) в его войнах с Венецией.
Он был награжден землями вдоль реки Рейн и модернизировал замок Нанштайн в Ландштуле XII века, улучшив защиту, сделав его одной из самых сильных крепостей в регионе. Отсюда и из Эбернбурга он совершал набеги по всей Рейнской области, «освобождая» богатства от имени народа, которые затем оставлял себе. Ученый Роланд Х. Бейнтон комментирует:
Удалить рекламу
Реклама
Зикинген пытался предотвратить вымирание своего класса, дав Германии систему правосудия по образцу Робин Гуда. Он объявил себя защитником угнетенных, и, поскольку его войска жили за счет земли, он всегда искал больше угнетенных для защиты. (125)
Он бросил вызов запрету на частные войны и полагался на старый метод захвата городов, земель или людей в заложники и требования большого выкупа за их возвращение, неуклонно увеличивая свою власть, так что он даже смог вынудить значительную сумму у Филиппа I. Гессен. В 1519 г., когда Максимилиан I умер, Зикинген получил взятки от Франции, чтобы поддержать своего кандидата в императоры Священной Римской империи, затем окружил Франкфурт, где проходили выборы, и вместо этого вынудил избрать молодого Карла V; два года спустя он вторгся во Францию.
Он впервые встретил Хаттена в ок. В 1517 году, когда последний обратился в Швабскую лигу за справедливостью в связи с убийством своего родственника Ганса фон Гуттена Ульрихом, герцогом Вюртембергским, Зикинген увидел возможность для добычи. Хаттен был высокообразованным поэтом, известным прежде всего своим вкладом в Письма неизвестных , сборник сатирических произведений. Когда ему было десять лет, отец отправил его в бенедиктинский монастырь, где он выучил латынь, но через семь лет уехал в Кельн, погрузившись в интеллектуальную жизнь города, прежде чем отправиться дальше. Он изучал юриспруденцию в Италии, публиковал стихи, служил наемником в армии и вернулся в Германию в 1517 г., где Максимилиан I посвятил его в рыцари за свои литературные труды.
Руины замка Нанштайн
Анн-Лиз Хайнрихс (CC BY)
Во время своих путешествий он приобрел сильную ненависть к Римско-католической церкви в целом и к Папе в частности. Хаттен представлял себе объединенную Германию без папского влияния и непомерные десятины, которые приносили богатство германских народов, которые можно было потратить на роскошные здания в Риме.
Когда 95 тезисов Лютера начали привлекать внимание, Хаттен отверг их как богословскую чепуху, пока не услышал, как Лютер защищал свои взгляды в Аугсбурге в 1518 году. Хаттен поддержал Лютера, начал печатать антикатолические брошюры, а затем понял, что может заручиться поддержкой Зиккингена. в причине. Комментариев Бейнтона:
Гуттен обосновался в замке Зикинген под названием Эбернбург и там поэт-лауреат Германии читал неграмотному фехтовальщику из немецких произведений виттенбергского пророка. Нога и кулак Зиккингена утвердительно топнула, когда он решил защищать бедных и страждущих ради Евангелия. Популярные памфлеты стали изображать его защитником крестьян и Мартина Лютера. (125)
Хаттен переписывался с Лютером, ободряя его, и Зикинген также открыто поддерживал дело Лютера. В 1519 г., Хаттен писал в защиту ученого-гуманиста Иоганна Рейхлина (1455–1522 гг.), двоюродного дедушки правой руки Лютера Филиппа Меланхтона (1497–1560 гг.
), когда Рейхлину угрожала доминиканская инквизиция за его защиту работ в Иврит. Зикинген поддержал Хаттена и Рейхлина, пригрозив военной интервенцией, что быстро положило конец преследованию Рейхлина. После речи Лютера на сейме в Вормсе в 1521 году Зикинген предложил ему защиту в замке Эбернбург, но Лютер уже принял предложение Фридриха III и вместо этого был доставлен в замок Вартбург.
Восстание рыцарей
Замки Зиккингена теперь стали убежищем для тех, кто поддерживал Реформацию, в том числе для будущего реформатора Мартина Бусера (р. 1491-1551), приглашенного в Эбернбург в начале 1522 г. Зикинген и Гуттен предложили полную реструктуризацию общества после того, как они избавились себя церкви, с целью создания единой и независимой Германии. Зикинген призвал своих сторонников прекратить платить налоги дворянству или десятину церкви, в то время как Хаттен продолжал публиковать брошюры и трактаты, популяризирующие позицию Зиккенгена, обращаясь к крестьянам за поддержкой, защищая Лютера и нападая на церковь.
В какой-то момент в 1522 году Гуттен уехал, чтобы заручиться поддержкой последователей реформатора Хульдриха Цвингли (1484-1531) в Швейцарии, в то время как Зикинген созвал собрание под названием Братского конвента рыцарей для военных действий. Он объявил, что их первой целью станет Рихард фон Грайффенклау, архиепископ Трирский, который публично осудил Лютера (хотя Зикинген не знал, что переписывался с Лютером, пытаясь разрешить их разногласия). Зикинген распространял брошюры, призывающие крестьян Трира восстать против Грайффенклау, и его объявление войны городу ясно дало понять, что это святое дело освобождения.
Ульрих фон Хуттен
Эрхард Шён (общественное достояние)
Он оправдал войну, утверждая, что город никогда не платил выкуп за двух захваченных в плен, но вернувшихся много лет назад советников, и в то же время объявлял, что принимает эти меры от имени императора Карла V, который на самом деле никогда бы не сделал этого. поддержал военную акцию реформатского рыцаря против католического архиепископа.
Зикинген рассчитывал на поддержку Лютера в других местах в сплочении народного движения, а также на поддержку трирских крестьян, которые, как он был уверен, откроют ворота при его приближении и поэтому привезли достаточно пороха для своей пушки только для недельного штурма и, похоже, не подумать, что ему даже понадобится так много.
Крестьяне Трира, однако, не смогли мобилизоваться, поскольку знали о репутации Зиккингена в сборе выкупов от имени бедняков, которых ни один крестьянин никогда не видел, и кормлении своих войск урожаем, необходимым для уплаты налогов и десятины. Лютер, переписываясь с Хаттеном и высоко оценивая поддержку рыцарей, уже дал понять другим корреспондентам, что дистанцируется от них, поскольку не хочет, чтобы его движение было вовлечено в военные действия, которые не только бросали вызов светской власти, но и не поощрялись. по Писанию.
Зикинген держал Трир в осаде в течение недели, пока у него не закончился порох, и в то же время получил известие, что курфюрст Людовик V, граф Палатин и Филипп I Гессенский идут на помощь Грайфенклау и что Императорский совет осудил его за атаку.
Он отступил в Эбернбург, а затем в замок Нанштайн в Ландштуле, где, как он был уверен, его оборона продержится до тех пор, пока Хаттен не вернется из Швейцарии с подкреплением или пока не прибудут его товарищи-рыцари.
Когда армии Грайффенклау, Людовика V и Филиппа I прибыли в Нанштайн в мае 1523 года, они пришли, вооруженные пушками, которые разрушили оборону замка за неделю бомбардировок. Зикинген был смертельно ранен, сдался 7 мая и умер. Тем временем Хаттен встретился с Цвингли, который был заинтересован в поддержке вооруженного восстания не больше, чем Лютер, и умер от сифилиса в Швейцарии, не заручившись ничьей поддержкой.
Трирский собор
Бертольд Вернер (общественное достояние)
Заключение
Мелкие дворяне, присоединившиеся к Зикингенскому братскому конвенту рыцарей, были наказаны конфискацией их земель и фамильных замков и попали под власть высшей знати. Чтобы заплатить различные сборы, мелкие дворяне подняли налоги с крестьян, которые уже боролись, и к осени 1524 г.
вспыхнула напряженность в Германской крестьянской войне, которая к моменту ее завершения в 1525 г. потребовала по крайней мере 100 000 жизней только среди крестьянства.
Лютер еще больше дистанцировался от Зиккингена после Трира, поскольку он полагался на поддержку дворян, таких как Филипп I и Фридрих III, и в 1525 году призвал к казни всех мятежных крестьян, по сути поместив Зиккинген и Гуттен в один лагерь с крестьянством. как мятежников он не имел ничего общего, хотя и крестьяне, и рыцари были вдохновлены движением Лютера. Зикинген и Хаттен были ярыми сторонниками его дела, первыми дворянами, которые открыто выступали за него, поскольку они считали его усилия совпадающими с их собственными интересами в социальных реформах. комментарии Аша;
Сильный антиклерикализм и приверженность всеобщей реформе как церкви, так и империи во многом определили приверженность Зиккингена и Хаттена в дебатах о Лютере. Тем не менее, оба умерли до того, как влияние Реформации стало полностью заметным, и их сильная и откровенная поддержка Лютера оставалась исключительной среди представителей знати на ранних этапах Реформации.
(Рублэк, 566)
(Рублэк, 566)Зикинген и Хаттен считали, что немецкая церковь, основанная на видении Лютера, будет способствовать национальному единству, но Реформация в Германии довольно быстро раскололась на сектантские разногласия. Известные ранние сторонники Лютера, такие как Андреас Карлштадт (1486-1541) и Томас Мюнцер (1489).-1525) порвали с Лютером, чтобы создать свои собственные реформаторские движения. Мюнцер даже руководил крестьянскими войсками во время войны, вступив в союз с рыцарем Флорианом Гейером (1490–1525 гг. до н. э.) и другими, которые также первоначально поддерживали дело Лютера. Следовательно, даже если бы восстанию рыцарей удалось захватить Трир, маловероятно, что Зикинген и Гуттен когда-либо смогли бы реализовать свою цель религиозного и социального единства.
Редакционный обзор Перед публикацией эта статья прошла проверку на точность, надежность и соответствие академическим стандартам.
Как 60 рыцарей приостановили войну, чтобы сразиться в смертельном бою в королевской битве
26 марта 1351 года в герцогстве Бретань на западе Франции две команды рыцарей, оруженосцев и латников встретились на поле на полпути между замками Жослен и Плоэрмель.
Хотя была весна и далеко не собачьи дни лета, пот струился по лицам собравшихся. С обеих сторон люди в 30-фунтовых доспехах оценивали свое сопротивление в ожидании предстоящего сражения.
Жан де Бомануар, французский губернатор замка Жослен и чемпион дома Блуа в Бретани, вышел в полузащиту, чтобы официально бросить вызов своему сопернику, сэру Роберту Бемборо, английскому капитану замка Плоэрмель и чемпиону дома Монфор. претензии на герцогство. Каждый из них собрал по 30 человек в этот заранее определенный день, чтобы дать бой в том, что впоследствии стало известно как Битва Тридцати. Его исход не урегулировал продолжающуюся войну за бретонское наследство, а был вопросом рыцарской чести.
Война за бретонское наследство
Война за бретонское наследство разразилась в 1341 году после того, как Иоанн III, герцог Бретани, умер 30 апреля, не оставив наследника, но назвав соперничающих преемников своего герцогского титула. Одной из них была его племянница Жанна де Пентьевр, жена Карла Блуа, племянница французского короля Филиппа VI.
Другим был его ранее отчужденный младший сводный брат Джон де Монфор. Поддерживая армию наемников, Монфор получил поддержку или, по крайней мере, подчинение основных бретонских городов, а также контроль над герцогской казной. В то время как собрание горожан и мелкой знати признало его герцогом в мае того же года, среди высшей знати он пользовался лишь незначительным признанием.
Воспользовавшись военной мощью французской короны в попытке отвоевать Бретань у Монфора, Шарль и Жанна обратились за помощью к дяде Филиппу. В то же время Монфор вел переговоры с английским королем Эдуардом III о поддержке. Франция и Англия недавно подписали перемирие в ходе более широкой Столетней войны (1337–1453 гг.), в центре которой были конкурирующие претензии на герцогство Аквитания и сам французский престол после смерти Карла IV в 1328 г. без наследника мужского пола. Кризис престолонаследия в Бретани дал Эдуарду предлог для возобновления боевых действий и открытия нового фронта против Филиппа, что еще больше истощило французские ресурсы и, возможно, предоставило англичанам плацдарм в западной Франции.
эта статья впервые была опубликована в журнале «Военная история». В начале октября племянник короля повел армию из 5000 французских солдат, 2000 генуэзских наемников и отряд бретонцев против укреплений Иоанна. Хотя Монфор заручился обещанием Эдварда о военной помощи, оно прибыло слишком поздно. После последовательных поражений в Шамтосо 26 октября и Нанте 2 ноября Джон был схвачен и заключен в тюрьму в Париже.
Период после заключения Монфора был назван Войной двух Жанн, поскольку в ней блуазисты, верные Жанне де Пентьевр, столкнулись с монфористами, возглавляемыми в отсутствие Джона Жанной де Фландр, его женой-француженкой. После пленения Иоанна монфористы потеряли поддержку и плохо себя чувствовали, потеряв к осени 1342 г. все, кроме порта Бреста с гарнизоном. Последующее прибытие обещанных английских войск расширит внутреннюю войну за бретонское наследство до войны по доверенности между Англией и Францией. Это оказалось хлопотно для обоих.
В начале августа 1342 года Уильям де Богун, граф Нортгемптон, отплыл из Портсмута с примерно 1350 английскими солдатами на 260 прибрежных транспортных средствах, а через несколько дней последовали 800 человек под командованием недовольного бретонского дворянина Роберта Артуа.
В панике из-за прибытия английского флота у Бреста Карл прорвал осаду и бежал.
Захватив бретонское подкрепление, которое расширило его силы примерно до 2500 человек, Нортгемптон двинулся вглубь страны, чтобы осадить блуазскую крепость Морле. Хотя размер любой армии остается спорным, Карл и гораздо более крупная французская армия двинулись, чтобы прорвать осаду. Исход столкновения 30 сентября оказался безрезультатным: англичане отступили в леса, защитившись от вражеской кавалерии, а французы в значительной степени отступили, понеся большие потери, в том числе 50 рыцарей убитыми.
Хотя эта работа менее точна, чем изображение Л’Харидона 1857 года, приведенная выше работа (на основе истории бретонцев 1480 года) иллюстрирует замки Жослен и Плоэрмель. (Bibliothèque Nationale de France) За этим последовал шквал дипломатической и военной активности. В январе 1343 года папа Климент VI выступил посредником, обеспечив перемирие в Малеструа в надежде, что Франция и Англия смогут уладить свои разногласия до истечения срока действия пакта в сентябре 1346 года.
Надежда оказалась тщетной, в основном из-за непрекращающихся партизанских боев между фракциями блуазистов и монтфористов. Казнь Филиппом видных пленников Монфор в 1344 году не помогла делу. Но даже смерть больного Монфора в 1345 году или взятие Блуа в битве при Ла-Рош-Дерриен 20 июня 1347 года не смогли остановить кровавую бойню. Хотя Чарльз провел большую часть десятилетия под стражей в Англии, его последователи продолжали борьбу вместо него, как и сторонники покойного Монфора.
Вызов
Так было весной 1351 года, после долгих лет ответных набегов друг на друга — и, возможно, просто от скуки монотонного характера конфликта — Жан де Бомануар бросил вызов сэру Роберту Бемборо, как воображаемый в «Битве тридцати», переводе английского романиста Уильяма Харрисона Эйнсворта 1859 года бретонской баллады XIV века: .
Тридцать против Тридцати, а ты перечисляй, вместе мы будем сражаться,
Во всеоружии, и на наших конях — и Небеса
защитим право!
Бемборо с радостью принял вызов.
Соперники остановились на поле боя между Жосленом и Плоэрмелем (примерно в 7 милях друг от друга), отмеченном одиноким деревом, известным как Chêne de Mi-Voie (Дуб Мидуэй). Бойцы будут придерживаться рыцарских идеалов. Все участники должны были вести себя без обмана и обмана, подкреплений не будет, и бой будет продолжаться до тех пор, пока не выйдет явный победитель.
Концепция заранее организованного боя не была ни уникальной для средневековой Европы, ни беспрецедентной. Происходя из древних дуэлей между чемпионами противоборствующих армий (вспомните Давида и Голиафа из библейской славы или Ахиллеса и Гектора из легенд о Троянской войне), структурированные бои позволяли воюющим соперникам демонстрировать свой боевой характер либо в качестве прелюдии, либо в качестве альтернативы полному бою. масштабная битва. «Битва тридцати» олицетворяет это в масштабе большем, чем любое известное предшествующее соревнование.
Согласовав детали, Бомануар и Бемборо вернулись в свои цитадели, чтобы выбрать людей для турнира.
Отряд первого был полностью бретонским, состоящим из 10 рыцарей и 20 оруженосцев, в то время как Бемборо выбрал семь рыцарей, 20 оруженосцев и латников разного происхождения, включая 20 англичан, шесть немцев и четырех бретонцев. Бойцы вооружились разнообразным устрашающим оружием, в том числе фальшионами (однолезвийными одноручными саблями), копьями, боевыми топорами, кувалдами и кинжалами. Согласно переводу бретонской баллады, сделанному Эйнсворт, мускулистый английский рыцарь сэр Томас Белифорт привел в бой «грубого мауля [так в оригинале]» весом 25 фунтов.
Спорт для зрителей?
Весть о предстоящем состязании распространилась по окрестным городам и деревням, привлекая зрителей со всего региона и придавая праздничной атмосфере смертельный поединок у дуба. Бретонцы под руководством Бомануара были местными фаворитами на победу.
Несколько периодов рассказывают о проведении конкурса. Четкое описание рыцарского поведения представляют «Хроники» Жана Фруассара. Фруассар (ок.
1337–1405) был франкоговорящим поэтом-героем и придворным историком, который взял интервью у бесчисленных свидетелей знаковых событий своей эпохи, что сделало его выдающимся летописцем первой половины Столетней войны. «И когда все они сошлись лицом к лицу, — писал он о начале Битвы Тридцати, — они немного поговорили, все 60 человек, а затем отступили на шаг, каждая в свою сторону».
Более франкоцентричный взгляд на эту встречу появляется в поэме «Битва тридцати англичан и тридцати бретонцев», приписываемой неизвестному бретонцу.
В отличие от идеалистического обмена мнениями в «Хрониках» Фруассара, здесь язык более личный и словесно воинственный. — А где же искусство, Бомануар? упрекает гордый Бемборо. «У меня есть ты по умолчанию; если бы ты был здесь, ты был бы в полном замешательстве». Отвечая своему сопернику, скромный Бомануар возвышается над мелкими оскорблениями. «Мы хорошо вас слышим, я и моя компания. Если угодно Королю Славы и Святой Марии и доброму Святому Иву, в которого я очень верю, бросайте кости, не сдерживайтесь. Удача упадет на тебя, твоя жизнь будет короткой». Такой стеб кажется более реалистичным в отношении матёрых воинов, убивших за короля и страну. Хотя их истинный дискурс узнать невозможно, он, вероятно, находился где-то между двумя пересказами.
Покончив со средневековой болтовней, бойцы вернулись на свои стороны, ожидая сигнала к бою. Бомануар и Бемборо согласились на назначение судей. Эти назначенные лица начинали состязание, устраивали перерывы на еду, вино или медицинскую помощь и в целом обеспечивали честность помолвки.
Когда противники были готовы, с оружием в руках, был дан сигнал, и соперничающие воинства устремились навстречу друг другу и столкнулись. «Словно болты в драку, они бросаются [ред.]», — писал Фруассар, — «шок… яростный и ужасный».
Перерыв в перерыве между таймами
Вскоре поле заволокло потоком крови и пота, когда участники кололи и размахивали мечами, кинжалами, копьями, молотами и кувалдами, пытаясь покалечить или убить своих противников. В начале боя был убит француз, но его соотечественники держались своего рыцарского кодекса и стояли на своем. Сражение продолжалось несколько часов, пока жажда и истощение не вынудили его прервать бой. К тому моменту бретонцы потеряли четверых убитыми, англичане — двоих. Анонимный бретонский поэт рассказал об их гостеприимном «полупериоде»:
В конце концов, утомленные таким тяжелым трудом,
они договорились о перемирии,
И на некоторое время они взяли покой,
в котором все нуждались.
Хорошим анжуйским вином, наполненным вскоре,
свою жажду они утолили,
И таким образом освежили смертоносную ссору
они тотчас возобновили.
Осушив бурдюки, перевязав раны и отдышавшись, окровавленные и синяки рыцари возобновили дикую борьбу на радость зрителям. По мере того, как темп битвы набирал обороты, ситуация выглядела мрачной для бретонцев, которые потеряли еще двоих убитыми и троих пленными, оставив на поле боя едва ли две дюжины. Чувствуя приближение победы, Бемборо осыпал Бомануара оскорблениями, но его насмешки возымели непреднамеренный эффект. Поднявшись на защиту своего лорда, бретонский оруженосец Ален де Керанрэ пронзил надменного Бемборо проколом прямо между глаз, убив его на месте. Но, как и французы ранее в битве, англичане сомкнули ряды, не показывая признаков отступления. Именно в этот решающий момент бретонский оруженосец Гийом де Монтобан вскочил на своего коня и поскакал прямо в английские ряды. Атакуя «с молниеносной скоростью», он сбивал с ног и топтал десятки вражеских рыцарей, оруженосцев и латников. Хотя его конная атака могла представлять собой нарушение этикета, результат оказался настолько сокрушительным ударом, что англичане не смогли продолжать и эффективно капитулировали.
На этом кровавый турнир на поле состязания между Жосленом и Плоэрмелем подошел к концу. Бомануар вышел победителем ценой не менее шести убитых, хотя точное число неясно, в то время как англичане потеряли девять человек убитыми, включая Бемборо. Оставшиеся в живых англичане не бежали, а сдались победителям, а те, кто еще мог идти, были отправлены в плен в замке Жослен.
Турнир никак не повлиял на Войну за бретонское наследство, да и его участники не планировали этого. Для них это было делом чести, чистым и простым. Война затянулась до 29 сентября.1364 г., когда Карл Блуаский был убит при Оре в битве против победоносного Иоанна IV, сына Жана де Монфора. Последующий Герандский договор признал претензии Монфора на герцогство Бретань, положив конец долгой и изнурительной войне.
Все мотивы Битвы Тридцати, скорее всего, никогда не будут известны. Было ли это исключительно рыцарским упражнением? Или намерение было более приземленным, возможно, сплотить местных бретонцев вокруг французской фракции, демонизируя англичан? Какими бы ни были рассуждения, идеализированное взаимодействие между рыцарскими группировками продемонстрировало, что мужчины в основном ведут себя с честью и вежливостью — даже перед лицом смерти.